…Через некоторое время князья рязанские, муромские, коломенские получили приглашение от брата Глеба собраться 20 грозника-июля 1217 года в его вотчине Исадах, учинить ряд о волостях, попировать да навсегда прекратить распри меж своими.

Обычное дело, князья иногда собирались вместе, чтобы решать какие-то сложные семейные дела.

Учинить ряд никто не против, к тому же родные и владетельные давно не собирались вместе, не пировали толком.

Потому пришли только с воеводой, несколькими ближними боярами да малыми дружинами.

Среди прибывших был родной брат отступников Изяслав и пятеро двоюродных: Кир Михаил Всеволодович, Мстислав и Ростислав Святославичи, Роман и Глеб Игоревичи.

Недоставало только Ингваря да Юрия Игоревичей, которых ожидали скоро.

Никто не ведал, что Игоревичей невольно спас великий князь владимирский Константин Всеволодович, приславший гонца с сообщением, что волжские булгары осадили и взяли Великий Устюг; предупреждал о необходимости усилить заставы на восточных рубежах, где особенно возможны прорывы пургасовской мордвы.

Евпатий Коловрат с малой дружиной Романа Игоревича тоже пришёл в Исады.

Семнадцатилетний отрок своим ростом уже выделялся среди дружинников, но при этом был гибок и увёртлив, а широкие плечи, крепкая грудь и сильные руки выдавали в нём природного бойца.

По мнению десятника Савватия: «Мощь и разум Евпатия его лет более горазды».

Друг детства Найдён стал его щитоносцем.

Большой половецкий шатёр князя Глеба был разбит посредине поляны, с трёх сторон окружённой густыми вязами. Вокруг шатра суетились дружинники братьев-хозяев.

– Не нравится мне это глебовское хлебосольство, – тихо молвил Евпатий. – Уж больно все здесь велеречивы и благостны… А в глазах бесы скачут.

– Да? – удивился Найдён. – А я полагал, что попируем. Отчего ж такой расклад получается, Евпатя?

– Да мне батюшка сказывал, как десять лет назад Глеб обнёс рязанских князей перед Всеволодом Юрьевичем так, что они потом пять лет томились во владимирской темнице. Кабы нынче не вышло чего похуже…

– Так родня ж…

– Это мы с тобой родня, а у князей свои понятия о родстве, – задумчиво ответствовал Евпатий. – А что касательно отдыха, погодим…

Постепенно темнело.

Княжеский пир набирал силу, из шатра уже доносились хмельные здравицы.

– Найдён, – позвал Евпатий, – давай-ка, друже, сходи, посмотри вокруг, нет ли чужаков.

И показал глазами на лес.

Найдён, вынув меч из ножен, молча растворился в сумерках.

Часть дружинников братьев-гостей тоже беспечно гуляла, всех угостили на славу. Столы стояли близ усадьбы и ломились от закусок. В серебряных ковшах – игристые вина, меды, настойки.

Десятник Савватий усердно подливал себе в чашу.

– Десятник, – окликнул Евпатий, – не надо бы шибко хмельным баловаться…

– Ты кому это, отроче, указывать удумал? – грозно вопросил десятник.

Евпатий и ответить не успел, как со стороны леса возник Найдён.

– Евпатий, – тревожно прошептал он, – подалее в лесу половцы. Их видимо-невидимо. Все оружны.

«Все чёрные дела на Руси творятся с потаканием половцев», – вспомнил слова батюшки.

Хмель мигом вылетел из головы Савватия.

– Господи! Делать-то что станем? А вдруг худо какое учинится?

– Дружинников подымай, князей спасать надобно, да и самим поберечься.

– Думаю, уже поздно, – произнёс Найдён.

Со стороны шатра стали доноситься дикие крики, шум борьбы, топот многочисленных ног.

На миг показалась кудлатая голова Кира Михаила.

– Израда! – послышался крик, но тут же оборвался.

– На коней! – скомандовал десятник Савватий.

Кто успел, тот оказался в седле. Попытались вырваться с ходу, но потеснили половцы, быстро выдвинувшиеся из леса, и воины Глеба, не давая пути.