И как только он послушно отошел:

– Сегодня посылать на станцию не нужно. Может быть, завтра утром, к первому поезду. Папа будет звонить еще раз.

Превосходно все понимает, стерва! Хочет только порисоваться, подразнить! Но подожди, ты у меня будешь ручной!

– А почему вы не приказываете свозить хлеб? – спрашивает молодая девушка, та, которую он похитит, с которой тайно обвенчается.

– Потому что сперва нужно вязать снопы и скирдовать. (В довольно сварливом тоне.)

– Если разразится гроза и все намокнет, папа вам закатит большой скандал.

– Если никакой грозы не будет, а я распоряжусь свозить, он тоже закатит мне скандал.

– Но гроза будет.

– Этого знать наперед нельзя.

– А я знаю.

– Значит, вам угодно, барышня, чтоб я приказал свозить?

– Ничего мне не угодно! – Она раскатисто смеется, ее сильная грудь, стянутая купальником, почти прыгает. – Чтобы вы потом, если папа рассердится, свалили вину на меня? Нет уж, наглупили, – так расхлебывайте сами!

Она смотрит на него с благосклонным превосходством. Ну и нагла же она, эта пятнадцатилетняя девчонка!.. А почему нагла? Потому что она случайно урожденная фон Праквиц, наследница Нейлоэ – вот и позволяет себе что хочет!

– Так я могу идти, барышня? – спрашивает Мейер-губан.

– Да. Ступайте, хлопочите по хозяйству. – Она повернулась на бок, еще раз насмешливо оглядела его. Он уже уходит.

– Эй, господин Мейер! – зовет она.

– К вашим услугам, барышня! – Ничего не поделаешь, он иначе не может.

– Что там, навоз вывозят, что ли?

– Нет, барышня…

– Почему же от вас так странно пахнет?

Он не сразу сообразил, что она намекает на его одеколон. Сообразив же, он без слов, красный от ярости, делает крутой поворот и скатывается поскорей по лестнице.

«Ох, стерва! С такой стервой нечего церемониться! Красные совершенно правы: к стенке всю их наглую свору! Аристократы! Будь они трижды прокляты! Наглость, бесстыднейшая наглость… Ничего в них нет, одно чванство…»

Он спустился с лестницы, повернулся, чтобы уйти, его короткие ноги яростно попирают землю. И тут снова раздается голос сверху, голос с неба, голос барышни, «милостивой госпожи»:

– Господин Мейер!

Мейер вздрогнул. Он кипит злобой, но все же иначе не может, – кипит злобой и отзывается:

– К вашим услугам, барышня!

Сверху очень немилостиво:

– Я уже который раз вам говорю, не смейте так кричать! Мама спит! – И нетерпеливо: – Подымитесь опять наверх!

Мейер взлетает по лестнице, и внутри у него все клокочет от ярости. «Вот еще, прыгай как ей тут вздумается, вверх-вниз, что твоя лягушка! Ну, погоди, как добьюсь своего, я тебя непременно брошу – с ребенком на руках и без гроша денег…»

И все-таки снова руки по швам:

– Что прикажете, барышня?..

Виолета не думает больше о том, чтобы выставлять перед ним напоказ свое тело, она мнется, но решение уже приняла. Она только не знает, как ему объявить. И наконец выкладывает самым невинным тоном:

– Мне нужно отправить письмо, господин Мейер.

– К вашим услугам, барышня.

Письмо, непонятно откуда взявшись, вдруг оказалось у нее в руке, продолговатый блекло-голубой конверт; насколько можно было разглядеть с того места, где стоял Мейер, надписи не было…

– Вы идете сегодня вечером в деревню?..

Он ошеломлен и растерян. Она сказала это просто так или ей что-нибудь известно? Но нет, быть не может!

– Не знаю, возможно. Если вам желательно, барышня, пойду непременно!

– Вас спросят, нет ли письма. Передайте ему из рук в руки.

– Кто спросит? Я не понимаю…

Она вдруг рассердилась, вскипела:

– Вам и не нужно ничего понимать. Делайте то, что вам говорят. Вас спросят про письмо, и вы его отдадите. Это же так просто!