И конечно, старый барин опять держал в руках две здоровенные орясины: его охотничьи дрожки стояли, верно, где-нибудь за поворотом. Управляющий Мейер знал, что старый барин относится в общем благосклонно к служащему зятя, так как не терпит подхалимов и ханжей. Поэтому Мейер сказал без обиняков:

– Пришли промыслить себе дровишек, господин тайный советник?

На старости лет господин фон Тешов сдал в аренду оба свои поместья, Нейлоэ – зятю, Бирнбаум – сыну. Себе он оставил только «полдесятка сосен», как называл он свои восемь тысяч моргенов леса. И как он драл за аренду с зятя и с сына самую что ни на есть высокую плату («дураки, дают себя облапошить»), так он, точно черт за грешной душой, присматривал за своим лесным хозяйством, чтобы ничто не пропадало даром. При каждом выезде он собственноручно доверху накладывал свои охотничьи дрожки сухими сучьями, годными на дрова. «Я не белая кость, как мой уважаемый зятек. Дров не покупаю и своих сосен зря не рублю, я собираю валежник по праву бедняка, хе-хе-хе!»

В этот раз, однако, он был не склонен излагать свои взгляды на добычу топлива. С двумя орясинами в руке он смотрел задумчиво на молодого человека, который был бородатому старику едва по плечо.

– Опять вы за свои проказы, юноша? – спросил он почти огорченно. – Моя супруга рвет и мечет. Ваша роза, надеюсь, не кто иная, как Бакс?..

Любезно и учтиво, как послушный сын, коротышка Мейер ответил:

– Господин тайный советник, мы в самом деле только проверяли счета по птичьему двору.

Старый барин вдруг побагровел:

– Какое вы имеете касательство, сударь, к счетам по моему птичьему двору? Какое вам дело до моей птичницы? Вы служите у моего зятя, а не у моей птичницы, поняли? И не у меня!

– Конечно, господин тайный советник! – сказал Мейер послушно и мирно.

– Обязательно вам понадобилось, чтобы это была птичница моей жены, Мейер, юноша, Аполлон! – забубнил старый барин. – Когда столько кругом девушек! Вы бы все-таки посчитались со стариком! А если уж иначе нельзя было – зачем же делать это у нее на глазах? Я все понимаю, я тоже был молод и тоже не зевал – но почему же я должен терпеть неприятности из-за того, что вы такой Казанова? Теперь моя супруга требует, чтобы я вас прогнал. «Не выйдет, говорю, он служит не у меня, а у моего зятя, я его прогнать не могу. Прогони сама свою девчонку… Нет, говорит, не выйдет, та только соблазненная жертва, и потом она очень работящая. Хорошую птичницу так легко не найдешь, а управляющих именьями, как собак нерезаных…» Теперь она дуется на меня, а когда вернется зять, прожужжит ему все уши, увидите!

– Мы только проверяли счета по птичьему двору, – упорствует на всякий случай Мейер; все мелкие преступники держатся правила: «Только не признавайся!» – У фройляйн Бакс хромает счет, вот я и стал помогать ей.

– Так, так, – захихикал старик, – она будет, сынок, учиться у тебя счету, да? – И он гулко расхохотался. – Между прочим, зять звонил, что достал людей.

– Слава богу! – обрадовался Мейер.

– Только они у него опять проскользнули между пальцев, опять он, верно, стал слишком командовать! Не знаю, я толком не понял, к телефону подходила моя внучка Виолета. Теперь он сидит как пришитый в Фюрстенвальде… вам это понятно?! С каких это пор Фюрстенвальде оказался в Берлине?

– Могу я спросить у вас кое-что, господин тайный советник? – сказал Мейер-коротышка со всею вежливостью, какую он обычно оказывал начальствующим и высокопоставленным лицам. – Выслать мне сегодня вечером на станцию коляску или нет?

– Понятия не имею! – сказал старый барин. – Уж не хочешь ли ты, сынок, чтобы я вмешался в ваши хозяйственные дела? А потом, чуть что не так, вы скажете, что это я распорядился! Нет, обратитесь к Виолете! Она знает. Или тоже не знает. У вас в хозяйстве и все так – никто ничего не знает!