– От фрау фон Анклам, – через плечо сказала она Минне, вскрывая конверт.

– Господи, не такое это срочное дело, барыня, чтоб у вас из-за него простывал обед.

Но по тишине, по всей позе барыни, по тому, как прямо она сидит и неподвижно смотрит на листок, Минна угадала, что письмо все-таки важное.

Минна долго ждала, не смея пошевельнуться. Потом кашлянула и, наконец, напомнила:

– Простынет обед, барыня!

– Что?! – почти закричала фрау Пагель, обвела комнату взглядом и остановила его на Минне, точно совсем и не знала ее.

– Ах, так… – очнулась она. – Только и всего… Минна, это мне пишет фрау фон Анклам… Наш молодой барин сегодня женится – только и всего!

И тут ее прорвало. Голова в седых волосах легла на край стола; спина, которую она усилием воли всегда умела выпрямить, вдруг сгорбилась – старая женщина плакала.

– Бог ты мой! – растерялась Минна. – Бог ты мой!

Она подошла ближе. Хоть она и не видела ничего особенно скверного в этой свадьбе, но все-таки ей была понятна обида барыни, боль, чувство покинутости. Осторожно положила она ей на спину натруженную руку.

– Это, может быть, неправда, барыня. Не все то правда, что рассказывает фрау фон Анклам.

– На этот раз правда, – шепчет фрау Пагель. – Кто-то видел извещение, когда его вывешивали, и сообщил Беттине. Сегодня, в половине первого.

Она подняла голову, поискала что-то глазами на стене. Потом опомнилась, и взгляд нашел часы, которые она искала, на руке.

– Уже половина второго! – огорчилась она. – А письмо так долго лежало в передней, я могла бы узнать вовремя…

Истинное страдание во всем находит пищу, даже в том, что противно здравому смыслу. Мысль, что она не узнала вовремя, что в половине первого не могла сказать самой себе: «Сейчас они вступают в брак», – еще усилила горесть фрау Пагель. Слезы текли по ее щекам, губы дрожали, она сидела, смотрела на свою Минну и говорила:

– Вот и незачем больше ставить ему прибор, Вольф ушел окончательно, Минна. Ах, эта ужасная женщина… и ее теперь будут звать фрау Пагель, как меня!

Ей вспоминался путь, который она прошла под этим именем. Сперва стремительный, торопливый бег под цветущими деревьями. Потом долгие, бесконечно долгие годы возле мужа-паралитика, который, все больше отчуждаясь, спокойно и радостно писал картинки, в то время как она металась в погоне за здоровьем для него, когда он, казалось, больше уже и не желал здоровья. Наконец пришло воспоминание о пробуждении, о вновь восставшем, о человеке с седыми висками, который погряз в пошлейшем волокитстве и, постыдно кончив жизнь, был мертвым внесен в ее дом…

Каждый шаг по этому долгому пути давался ей так трудно, что ни год, то новые заботы; страдание делило с нею ложе, горе тенью ходило за ней. Но зато она стала фрау Пагель, превратилась из обманчиво прелестной юной девушки в крепкую женщину, которая ныне и навеки зовется фрау Пагель. Она и за гробом будет Пагель; невозможно, чтобы бог уготовил ей иную долю, чем быть всегда фрау Пагель. И все это тяжело завоеванное, это преображение, которое было мучительным врастаньем в свое призвание, все это брошено под ноги молодой девчонке, как будто оно ничего не стоило. Распутство их соединило, а теперь и связало.

«Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты будешь жить, там и я буду жить. Твой народ – мой народ, и твой бог – мой бог. Где ты умрешь, там и я умру и погребена буду. Пусть то и то сделает со мною господь, пусть и еще больше сделает; смерть одна разлучит меня с тобой» [Библия, книга Руфи, гл. 1]. – Да, так сказано в древней повести, но они-то об этом ничего не знают. Фрау Пагель – это не имя, это судьба! А они вывешивают извещение: назначают расписаться в половине первого – и вся недолга!