Эрик ничего не ответил, и Шэнноу вышел из комнаты.

Трое следили, как Шэнноу выехал со двора фермы и повернул на восток к сосновому бору. Они быстро оседлали своих коренастых лошадок и поехали за ним.

Первым ехал Джеррик, потому что у него было длинное ружье – кремневое, заряжающееся с дула, и почти новое – каких-нибудь тридцати пяти лет. Прекрасное ружье: трое его прежних хозяев были из-за него убиты. Джеррик приобрел его в уплату за карточный долг два года назад и первым делом убил прежнего владельца, который выслеживал его, чтобы выкрасть ружье. В этом была какая-то поэтическая справедливость, хотя Джеррик не мог бы облечь свое ощущение в слова.

За ним ехали Пирсон и Стриж. Джеррик мог всецело на них полагаться… пока все трое оставались бедняками. Троица прибыла в Ривердейл совсем недавно, но бдительный Бард тут же взял их на заметку, порекомендовал Флетчеру, и это поручение было их испытанием для приема в Комитет.

«Выследите и убейте Иерусалимца». Если мишень будет неподвижной, лучше длинного ружья не найти ничего. А Стриж был искусным арбалетчиком. Пирсон лучше владел ножом, но мог и метнуть его с редкой точностью. Джеррик не сомневался, что они справятся со своей задачей без всякого труда.

– По-твоему, он решил уехать из этих мест? – спросил Стриж.

Джеррик презрительно пропустил вопрос мимо ушей, но Пирсон ухмыльнулся, показав щербатые зубы.

– А седельные сумки где? – сказал он.

– Тогда, почему нам не подстеречь его на обратном пути? – спросил Стриж.

– А что, если он вернется ночью? – ответил Джеррик.

Стриж прикусил язык. Он был моложе своих товарищей и жаждал, чтобы к его словам прислушивались с уважением, но стоило ему открыть рот, как он навлекал на себя насмешки. Пирсон хлопнул белобрысого юнца по плечу и ухмыльнулся. Он знал, о чем думает паренек, но знал также и причину его огорчений: Стриж был так глуп, что не понимал, насколько он глуп. Но он все равно нравился Пирсону, и во многом они подходили друг другу. Оба чурались женщин, оба наслаждались ощущением власти, которое рождалось отсутствием совести и богоподобной радостью владения чьей-то жизнью, прежде чем уничтожить ее. Единственная разница заключалась в том, что Стриж наслаждался, убивая мужчин, а Пирсон обретал изысканное удовольствие, пытая женщин.

Джеррик в этом отношении был непохож на них. Убивая, он не испытывал ни радости, ни отвращения. Это была просто работа – вроде прополки грядок, рубки леса, свежевания кроликов. Работа, требовавшая быстроты исполнения. Развлечения Пирсона и Стрижа ему досаждали, а вопли жертв мешали спать.

Джеррику было под пятьдесят, и он подумывал о том, чтобы завести свое хозяйство и семью. В Ривердейле ферму он присмотрел себе – вместе с молодой вдовой, которой она принадлежала. На обменные монеты, полученные за Иерусалимца, он обзаведется шерстяной одеждой и приступит к ухаживанию. Вдове придется отнестись к нему серьезно, как к члену Комитета.

Трое последовали за Шэнноу вверх по склону в глубину соснового бора, а когда начало смеркаться, увидели его костер.

Они спешились, стреножили лошадок и поползли через кусты к пляшущим языкам пламени. Примерно в тридцати шагах от костра Джеррик различил силуэт Иерусалимца. Он сидел, прислонившись к дереву, нахлобучив широкополую шляпу на глаза.

– Сиди-сиди, раздумывай! – прошептал Джеррик, насыпая порох на полку мушкета. Он жестом направил Пирсона вправо, а Стрижа влево, чтобы они бросились на жертву, едва прогремит смертоносный выстрел. Они уползли, каждый на свое место.

Джеррик взвел курок и откинулся, упираясь локтем в колено. Дуло нацелилось на сидящую фигуру.