– Полчаса, – он почесал за ухом собаку, – и я скопирую текст, а если не буду успевать… уж, журнал-то «Выходные столицы» примет и обеднённый вариант, без томных красок и замороченных метафор.

Он склеил листы прозрачным скотчем и аккуратно разложил их по нумерации страниц. На больших настенных часах было только начало дня, и Антон понимал, что вполне успевает. Сейчас главное – не отвлекаться на вчерашние кровавые события и, что более важно, на падение его музы с лестницы днём.

– А это помогает, – сказал он, глядя на Ваксу, сидящую возле двери, и налил себе ещё кофе с минимальной дозой горячительного напитка. – Но Бах…

Он включил The Prodigy. Ритм и скорость печати были необходимы ему, чтобы не останавливаться и не задумываться.

…Они встречались уже не в первый раз. Под теми же газовыми фонарями, которые окрашивали листья в нежный оранжевый свет, запах цветущей декоративной розы дурманил его. Он, человек, живущий под чужим именем, скрывающийся от правосудия и неоднократно преступавший закон, видел смерть как товарищей, так и врагов. Опасность в его жизни стала обыденностью, делая его черствым, холодным и не реагирующим на более слабые внешние раздражители.

Здесь, в парке, в беседке, он встретил её – бледную и испуганную на вид, зажатую внешним миром и сбегающую сюда со сборником стихов от нервных стрессов и потрясений современной жизни. Её вьющиеся волосы и скулы, тонкие губы не вписывались в стандарты общепринятого понятия красоты, не гармонируя между собой. Но её глаза… Да, её глаза поражали своим удивлением. Удивлением всему – и прочитанным строкам поэта, и его обращению к ней, после которого она так же удивлённо огляделась, словно ища кого-то ещё, к кому могли быть обращены его слова. И удивлению тому, что она в парке, в этой летней беседке, в разгар дня, а не в особняке девятнадцатого века, возле камина, за чашкой чая с жасмином. А обратившийся к ней всё-таки высокий странного вида человек, а не девица из прислуги, пришедшая пригласить её к столу.

– Как странно, – удивление в её голосе, с выражением небесно-голубых глаз и несколькими морщинами на высоком лбу остановили бы кого угодно, и он не стал исключением замирая в своем порыве для продолжения своей части диалога. – Что вы обратились именно ко мне, – она огляделась ещё раз, – ведь в этом парке…

– Сегодня и сейчас, несмотря на погоду, – он жестом руки и открытой ладонью указал на пустующий парк, – мы одни. И, может быть, это…

– Странности судьбы? – предположила она, слегка подавшись вперёд краснея и закусив нижнюю губу.

Румянец заметнее проступил на её щеках, и это поразило его.

«Есть ещё люди в наше время, которые краснеют в подобные моменты?»

– И всё-таки? – Он, не нарушая её личного пространства, аккуратно присел на часть скамейки. – Как ваше имя?

– Я не ответила? – Она снова удивилась, открыла сборник, словно там был ответ, почему она до сих пор не представилась, или само имя было напечатано там между строк. – Простите, – она смутилась и, заглянув ему в глаза, добавила: – Я Аня.

В тот день они проговорили до вечера, не заметив, как парк наполнился людьми, гуляющими с собаками, бегающими по дорожкам и галдящими играющими детьми. Даже люди, отдыхающие в беседке и на соседних скамейках, не тревожили их и не имели никакого значения. Так они и просидели с ней до включения этих самых фонарей и погружения парка в вечернюю сказку, вырванную из мифической трилогии именно для создания необходимой атмосферы для этой уединённой пары.

Погода способствовала их встречам, и вот уже две недели пролетели как один день. Нет, как одно мгновение, которое хотелось, следуя словам лириков, любыми методами остановить.