Любава, обрадованная тем, что невдалая младшая сестра наконец поняла женское счастье и соизволила пойти его искать среди знакомых и не очень парней, разодела меня, как скомороха. Вместо любимых удобных штанов вручила свой старый сарафан («От сердца отрываю!», – ага, конечно. Небось уже приметила на ярмарке новый, а этот яркий да крепко сшитый – носи не хочу. Вот и догадалась его младшенькой подарить, а себе истребовать ещё один взамен). Из-под зелёного подола залихватски выглядывали старенькие сапоги, в которых я бегала на рыбалку. После широких грубых льняных рубах тонкая ткань, обрисовывающая места, которые я привыкла прятать, казалась невесомой. А Любава ещё и растрепала мне волосы, обычно туго заплетённые в короткую пока, не чета сестриной, косичку, – чтобы не мешали. Волосы с непривычки лезли в глаза и рот, норовили зацепиться за каждый гвоздь. Ну что за чучело?!
– Красавица! – восторженно ахнула сестра. – Хоть сейчас замуж!
– Или хоть сейчас в домовину, – хмуро поддакнула я, пытаясь хоть как-то сплести и усмирить пушащиеся непослушные волосы, за что тут же получила по рукам.
– Не дёргай. Так хорошо. Ох и повезёт сегодня кому-то тебя за руку держать!
Я со злорадством вспомнила обещание Серого гонять от меня пришлых молодцев. Это он хорошо придумал. И мочёных яблок надо побольше взять.
Посиделки задумали в избе деда Нафани – большого любителя браги, которую гнал наш папа. Потому старик и не был против толпы молодёжи под своей крышей: сам загодя перебрался под нашу и методично уничтожал запасы горячительного на пару с хозяином дома. Любава в благодарность за подкуп старика обещала до весны безропотно мыть посуду.
– Ну ничего себе! – ахнули от порога.
Серый, оказывается, уже с десяток частей мялся у двери, успев четыре раза отказаться от предложенной кружки с брагой, причём в последний раз под предлогом смертельной болезни, что ничуть не убавило охоты пирующим.
– Ты это! – папа поднял палец вверх, привлекая внимание. – Какие, ик, у тебя планы на мою дочь?
– На которую? – хихикнул Серый.
– На эт-ту… – папа перевёл палец в сторону своих кровиночек и попытался сфокусировать его сначала на мне, потом хотя бы на одной из дочерей, а потом и вовсе хоть на чём-нибудь. Палец предательски подрагивал. Мирослав Фёдорович недоумённо посмотрел на него, махнул рукой и закончил: – А хоть на какую!
– Влюбиться, жениться, завести десяток детей, помереть в окружении неблагодарных внуков в один день!
Я погрозила Серому кулаком, понимая, что навряд добегу до него достаточно быстро, чтобы успеть заткнуть.
– Мне эт-т-тот малец по нраву! – расплылся папа в улыбке.
– Детки, не шалите! – строго наказала мама, сделав перерыв в заламывании рук и плаче по повзрослевшим дочерям. – И идите уже, а то папа мне медовухи вообще не оставит, а при вас пить несолидно.
Серый приоткрыл дверь, пропуская нас с Любавой. Я не удержалась – пнула его, как только вышли на крыльцо, за что тут же получила шлепок по попе.
– Ну пошли что ли ваши посиделки сидеть, – мальчишка весело сбежал по крыльцу. Я спустилась осторожно, стараясь не наступить на треклятый подол, бывший мне длинным на целую ладонь.
– Яблоки взял? – прошипела я.
– Какие яблоки?
– Моченые. Забыл, зачем идём?
– А, успеется, – отмахнулся парень, – зато хороша ты как! Весь вечер придётся с тебя глаз не сводить.