Когда я открыла глаза, солнце было уже высоко и плескалось в реке наравне с обнажённым мужчиной. Серый брызгался и отфыркивался, умываясь и бодря тело. Я поёжилась, представив, насколько холодной несмотря на (где там солнце?) почти полдень должна быть вода – вон как кожа посинела. За годы нашего знакомства Серый мало изменился, разве что вверх вытянулся и волосы бросил стричь, оброс по самые плечи. От ножниц нынче бегает, как от огня, дескать, мало ли что я ему отрежу. Всё такой же тощий, плотно обтянутый жилами, просвечивающими сквозь тонкую, по-девичьи нежную кожу. На левом боку виднелся уродливый шрам с толстой кровавой коркой, ещё менее суток назад бывший живой раной. Наскоро наложенную повязку раненый снял, бережливо ополоснул и припрятал в сумку. Хозяйственный, чтоб ему. Хорошо, на нём всё заживает как на собаке.

– Доброе утро, жена!

– Доброе утро, незнакомый голый мужчина.

Серый засмеялся и резво с явным облегчением вылез из воды. Днём небось станет куда как жарче, особенно пешим путникам, и об утренней прохладе он вспомнит с тоской.

– Не брызгайся! Холодно.

– А ты лучше бы и сама окунулась. Р-р-р-р! Здорово!

– В отличие от некоторых, у меня нет тёплой шерсти.

Серый глубокомысленно заглянул мне в подмышку, заявил, что, если подождать, будет, и полез за едой. Он явно чувствовал себя лучше, но всё ещё выглядел очень усталым.

– Ты хоть поспал сегодня?

– Немного. Мне хватит, – муж поспешно дожёвывал остатки раннего завтрака, – хорошо бы до вечера Ельники позади оставить. Там две хоженых дороги на тракт, не хочется, чтобы нас запомнили.

– А сил хватит? Тебе бы не спешить. Те… Ну, которых ты потрепал, тоже вряд ли торопятся.

– Вот потому нам и надо как можно дальше уйти, пока время есть. Ничего, могла бы уж и привыкнуть, я крепче, чем кажусь.

Ноги после ночного перехода нещадно гудели и, перетруженные, обещали к вечеру ещё не раз возмутиться. Я резко откинула отсыревшее одеяло и приготовилась остервенело плескать в лицо холодной водой.

Денёк оказался на удивление погожим. Если не думать о нагоняющих нас убийцах, а представить, что мы просто гуляем по лесу, так и вовсе замечательным. Карабкаться по холмам вдоль речки было не слишком приятно, зато вряд ли преследователи сочтут нас настолько дурными. Выбирая между бегством в тёплую Морусию и неспешной прогулкой по хожему тракту мы предпочли кривые берега Рогачки. Ну точно дурные!

– Давай-давай! – подбадривал меня муж, – на том свете отдохнёшь!

– Благодаря тебе я могу на нём оказаться куда раньше запланированного, – огрызалась я, взбираясь на очередную кручу. – Как думаешь, по пути будут ещё деревеньки?

– Наверняка. Возле Малого Торжка и Городища много должно быть. Жаль, мелкие. Народ последнее время в города подаётся на заработки. По домам старики да дети остаются. А у них память цепкая. Запомнят и как пить дать сдадут при случае. И ладно бы за вознаграждение, как преступников. Нет, за идею ратуют! Такие одними сплетнями и живут.

Я разочарованно вздохнула.

– А я надеялась заночевать в какой-нибудь. Мяса бы в дорогу прикупили – у меня денежка кой-какая есть.

– Ну не вечно же нам по лесам ходить, – сжалился муж, – давай так: если наткнёмся, зайдём. Я обернусь и в лесу заночую, а ты выдашь себя за какую-нибудь блаженную.

– А чего это за блаженную? – возмутила я, – я, может, буду купеческой дочкой, бежавшей от нежеланного замужества. Или мужа бросившей, потому что он меня обижает! – я показала Серому язык в подтверждение слов.

– Да хоть земным воплощением Рожаницы^>13! Блаженных хуже запоминают и лучше привечают.

Я вздохнула, признавая поражение. Впрочем, селение встречаться не спешило.