Именно тот раздавленный змеёныш пришёл мне на ум, когда на тропе выросла Бетти. У меня волосы зашевелились от ужаса. Я даже ощутила родство с волками, что погибли где-то совсем рядом. Бетти была в клетчатом платьице, в голубом свитере – как раз под цвет глаз – и в чёрных кожаных туфлях. Белокурые волосы собраны в хвостик. Общий вид (если не считать выражения лица) – самый что ни на есть безобидный.

Я застыла в десяти футах от Бетти и промямлила:

– Привет.

В руках я держала учебник истории. Сам почти доисторический – в нём даже не значилась Аризона,[3] – учебник зато имел изрядный вес. Поэтому-то я и стиснула его покрепче. Думала запустить в Бетти, если она приблизится. Пакетик с завтраком едва ли годился на такое дело, но я всё-таки покачала его за верёвочку, убедилась, что встречаю Бетти не вовсе безоружной.

– Что это у тебя за имя такое – Аннабель? – резким и хрипловатым мальчишеским голосом заговорила Бетти.

Уставилась на меня исподлобья – как собака, которая размышляет: кусать или не кусать? Бетти чуть улыбалась, руки её были опущены вдоль тела – не агрессивно, а скорее вяло.

Вопрос меня смутил. Прежде я не задумывалась о своём имени.

– Ты, видать, из богачек, – продолжала Бетти. – Аннабелями только богатых девчонок называют.

Я покосилась назад, будто там, на тропе за моей спиной, могла оказаться другая девочка. Из богачек.

– Думаешь, мы богатые?

Раньше мне такое и в голову не приходило. Правда, наша семья была из старейших в округе; правда, мы отдали часть своей земли под церковь и школу, и у нас ещё осталось довольно под ферму. Мои предки покоились на семейном кладбище, каждую могилу венчало каменное надгробие, а дом, хоть и со скрипом, вмещал три поколения. У нас был водопровод. Года два назад президент Рузвельт обеспечил электрификацию нашего округа, и нам хватило денег, чтобы провести электричество. У нас был даже телефон – висел на стене в гостиной. Мы до сих пор к этому чуду техники не привыкли. Вдобавок дважды в год мы обедали в ресторане «Ланкастер» в Сеукли[4]. Но самое потрясающее – папа с мамой недавно установили туалет прямо в доме! Для бабушки и дедушки – потому что они уже старенькие, им трудно и, вообще, они этого заслуживают. Но ни о каком богатстве речь не шла.

– А у кого окошко лиловое?! – выпалила Бетти.

Я сначала не поняла. Потом сообразила: Бетти имеет в виду витраж в парадной двери. Мне самой он был чуть ли не дороже всех домашних вещей. Витраж, а ещё нарядные фронтоны, а ещё шиферная крыша, которая на солнце блестела, как серебряные птичьи крылья. И камины в каждой комнате. И большие, вытянутые вверх окна размером почти как двери.

– Про это ваше окошко мне бабуля рассказывала, – продолжала Бетти. – Такие окошки только в церкви должны быть или в королевском дворце, а не на ферме. Значит, ты богачка и родители твои – богачи.

Возразить было нечего. Я молчала. Бетти подхватила с земли палку. Палка была сухая, но всё-таки увесистая – это я заметила, потому что у Бетти напряглись мышцы.

– Или ты завтра же мне что-нибудь принесёшь, или я тебя поколочу.

Эти слова Бетти произнесла спокойно. Я даже подумала, она шутит, но тут Бетти шагнула ко мне – и меня бросило в жар, а сердце подпрыгнуло до самого горла.

– Что ты хочешь? – спросила я.

Сразу представилось, как я тащу по лесной тропе лиловый витраж.

– Что-нибудь ценное. Из твоих запасов.

Запасы у меня были скромные. Свинья-копилка с монетками. Серебряный доллар. Книги. Бобровая муфта – давным-давно дедушка сшил её для бабушки, а бабушка отдала мне, потому что муфта совсем облезла. Кружевной воротничок – я носила его в церковь. Белые нитяные перчатки: они мне уже малы. И застёжка для кофточки: я выпросила её у тёти Лили, а та, похоже, о ней забыла.