– Кто ж всё-таки мог такое сотворить? – подавляя приступы тошноты, сдавленно спросил пан Ружевич у Михея.

Все уставились на Цыгана. Этот вопрос не давал покоя никому.

– Может, зверь… – задумчиво пожал плечами тот. – Горло вырвать – зверь легко вырвет… Хребет сломать, порвать – тоже… А вот темечко так проломать – тут уж обух иль дубина треба в руках… людских.

– Выходит, человек?

– Человеку нема надобности горло грызть…

– Что думаешь? – с дрожью в голосе опять спросил пан Ружевич.

Михей некоторое время постоял в задумчивости, а затем мрачно произнёс:

– Тут… самое худшее напрашивается… Такое мог сотворить только зверь… с повадками человека.

– Бес, что ли какой?

– Даже дюжина бесов такого не содеют. И простой смертный на такое не способен. А вот зверь или дьявол… с человеческим коварством… и обличьем… Одним словом, есть такая нечисть кровожадная.

– И что это за нечисть такая? – Голос пана Ружевича был полон тревоги.

– Ну… что-то похожее на оборотня… на волколака, по-местному. Но не совсем.

– Что значит «не совсем»? – допытывался пан Ружевич.

– Это непросто объяснить… ну, например… – Михей призадумался, но ничего путного в голову не шло. – Да черт его знает. Я сам только несколько раз и слышал о таком чудовище. Крайне редкая тварь. У этого дьявола… или человека… все признаки зверя, а вот лютует он по хитрости людской. С виду это может быть самый обыкновенный человек, а внутри – хищник, да ещё и знающий колдовство, раз днём может напасть. Одним словом, оборотень… с колдовсими способностями. Такого даже сами черти страхаются. Больше ничего не могу сказать…

Панас, как всегда, не утерпел, и с его языка самопроизвольно слетели слова:

– Ты и так уже багато о себе рассказал.

Сразу после трагического случая с Буслаями Домаш Евсеич, как староста, собрал сход селян и настрого предупредил всех об осторожности. Просил, чтоб без крайней нужды в сторону Волчьего мха не совали носа, а также предложил определить дни, по которым, собравшись большим числом, люди могли бы сообща выбираться из Берёзовки. Селяне живо соглашались и были безмерно благодарны Домашу Евсеичу – единственному человеку, давшему по-настоящему толковые советы.

Власти, взяв под надзор расследование чудовищного преступления, кого только не присылали в Берёзовку: и урядники с приставом, и священники различных санов, и в штатском какие-то люди наведывались. И все они с опасливым недоверием выслушивали рассказы, которые за короткое время невероятно обросли домыслами и выдумками. Приезжающие просто мурыжили расспросами да допросами Ефимку Асташова. Но всё обошлось, ибо за бедного хлопца горой встал мельник Домаш Евсеич, раскрывая нелепость наговоров некоторых селян. Видя тщетность попыток докопаться до истины, люди в штатском даже пытались разговорить Лукерью, которая так и не пришла в себя. Как ни старались разобраться в этом деле, всё было безрезультатно. Не найдя правдоподобных объяснений и не придя к какому-либо вразумительному заключению, эти божьи слуги и государевы люди лишь разводили руками и в недоумении убирались восвояси. Однако, наслушавшись рассказов о проклятом урочище, убирались из Берёзовки уже по Припяти.

Гибель Буслая оставалась тайной за семью печатями – тайной, пугающей полешуков необъяснимым тревожным предчувствием. Но больше всех волновалась Настя. И не столько из-за объявившегося лиха в Волчьем мху, сколько за сына. А тут и ещё беспокойства добавилось: заприметила она заинтересованные взгляды свёкра на себе, со страхом заприметила. Он лет десять волком косился да сторонился и сына своего Никиту и её. А как не стало Никиты, так и начал вдруг при встрече одаривать невестку пристальными взглядами, от которых ту аж в дрожь бросало. Волнения Насти цвели не на пустом месте! Вышла когда-то крайне неблаговидная история у неё со свёкром…