Я не планирую сегодня работать. Мне нужно это ощущение силы, которое витает здесь.

– Я все верну, папа, обещаю, – шепчу тихо в пустоту комнаты.

Четыре года назад.

– Вероника, ты совсем меня не слушаешь, – возвращает меня из раздумий Калинин.

– А? – вздрагиваю. – Прости. Продолжай, пожалуйста.

– В каких облаках ты витаешь?

Калинин не любит, когда я в таком состоянии, как сейчас. Он требует от меня полной сосредоточенности. А я, как последняя слабачка, размышляю о том, что не смогу стать сильнее Одаевского. Не ровня я ему, еще и с ребенком на руках. Мне надо беспокоиться о том, чтобы он не отобрал у меня сына, а не строить планы по отъему компании «Промстроймаш».

– Я боюсь, – честно признаюсь Калинину. – Мне не одолеть его, он слишком силен.

Калинин начал ходить по комнате, из одного края в другой. Но потом замер и развернулся ко мне лицом.

– Думаешь, он неуязвим? – спрашивает он с вызовом. – Считаешь, что его невозможно задеть? Невозможно ранить?

Калинин уставился в меня сталью властного взгляда, а я заерзала в кресле, не зная, что ответить.

– Ищи его слабое место, – учит меня Калинин.

– У него нет слабых мест, – тут же возражаю ему.

– Так не бывает, Вероника, у всех есть слабые места. И у него тоже. Есть то, что ему дорого настолько, что он готов будет отдать «Стройпроммаш», и не только его.

Уныло вздыхаю, понимая, что слабые места есть не у всех. Он властный и хитрый, и он умеет ходить по головам. А мне еще столькому предстоит научиться. И все, на что я опираюсь – это моральное право считать холдинг Аралова своим и маленький сын, который заслуживает лучшего будущего.

– Ты не знаешь его, он неуязвим, – говорю, вспоминая те дни, когда он похитил меня и использовал так, как ему было удобно. И совесть его не мучила, и оправданий он себе нашел тысячу.

– Все чего-то боятся, Вероника, – говорит Калинин. Он всегда умел вернуть мне уверенность в себе и в своих силах. Уж, не знаю, каким таким волшебным даром обладает этот человек, но рядом с ним легко верить в то, что все получится. – И Одаевский – не исключение. Поверь мне, есть то, что он боится потерять больше всего на свете. И это не холдинг Аралова.

Настоящее время.

В оговоренное время я приезжаю в офис нашего юриста. Юрий Алексеевич на удивление спокоен. Он даже в приподнятом настроении. А вот у меня холодеют руки от одной мысли, что совсем скоро я увижу Одаевского. Человека, который отобрал у меня все. И того, с чьей легкой руки я стала такой, как сейчас. Если бы не то похищение, если бы он не шел напролом, отбирая у беззащитной девушки наследство, я бы не сидела здесь сейчас.

Но, как бы мне не было волнительно, а Калинин приучил держать лицо в любой ситуации. И, черт возьми!, это весьма полезное умение. Только благодаря ему, услышав приближающиеся шаги за дверью, я не впадаю в панику, а выпрямляю спину.

Секунды тянутся мучительно долго. Кажется, что каждая из них, как выстрел, отмеряет обратный отсчет. Приближение Шакала я чувствую еще до того, как он появляется на пороге. Как затравленное животное, спасающееся от хищника и готовое дать последний бой.

Одаевский замирает на пороге, встретившись со мной взглядом. Мир замер в моменте, и я подмечаю в его облике какие-то мелочи, на которые мне должно быть плевать.

Черты лица стали жестче. На висках появилась седина, которой раньше не было. И вот этих мелких морщинок в уголках глаз тоже. В черных глазах отражается неверие, надежда, боль. И все это смешивается с радостью и чем-то еще. Тем, что сидит где-то глубоко. Чем-то слишком личным, причиняющим боль.

Сердце замерло и, сделав болезненный толчок в груди, подскочило к горлу. Несмотря на не самый радостный повод для встречи, перед глазами замелькали воспоминания из нашего общего прошлого. И, по какой-то нелепой странности, в мыслях завертелись только приятные моменты.