Закончив с одной рукой, Марыська выполоскала тряпку и протерла вторую. Перешла к животу, на миг зажмурилась и подняла глаза проверить – точно не смотрит? Точно-точно?

Глаза незнакомца были закрыты, грудь вздымалась от тяжкого дыхания. Отчего это он так дышит? Неужели ему плохо? Надо бы поскорее закончить обтирание да позвать Вайлу – как Марыся ни старалась отжимать тряпицу, а все же соломенный тюфяк закапала. На мокром лежать нехорошо, тело преет, надо бы поменять постель или переложить раненого на соседнюю, только сначала домыть.

Ноги Марыська мыла веселее, прикрыв то, что ее смущало, тряпочкой. И чего бабы шептали у плетня, что там что-то страшное и опасное? Почему сравнивали с оружием? Тряпочка и тряпочка между ног…

Для поворота пациента на живот пришлось все же звать вдову. Одна Марыська запарилась, но толку от ее прыжков было мало. Вдова пришла, хмыкнула на «тряпочку» и зачем-то сказала:

– Яд этот на все тело влияет сильно, мужская сила вернётся, когда тело очистится.

Швея ничего из этих слов не поняла, а вот у рта мужчины пропала небольшая складка.

Вдвоем женщины перевернули мужчину, и Марыська быстро его протерла. После этого они переложили раненого на вторую постель, выбросили тюфяк в окно – вдова сказала, что там стоит печурка, в которой сжигают грязные тряпки, солому и прочее.

– Мальчишка Алданы прибежит, чехол снимет и в щелоке сварит, а солому сожжет, он знает, что от больных все надо брать щипцами и сжигать до золы. Сейчас тебе свежий тюфяк принесу да полотно, сошьешь чехлов, сколько сможешь. Твоему оборотцу долго тут лежать, и мыть его надо часто!

Марыська только покивала согласно. Во времена ее матушки ткань, даже самая простая, была дорога, и бабуля ей рассказывала, что у нее в приданом было семь сорочек да три юбки, и это считалось хорошим запасом. А теперь, когда прясть и ткать стали машины, материя сильно упала в цене, во всяком случае простая – некрашеная, без драгоценных нитей и вышивки. Вот такого машинного полотна вдова и принесла ей целую штуку.

Мужчина после купания глаза открыл лишь тогда, когда его укрыли потертой простынкой. Уставился на Марыську и глаз не отводил. Вот и села она со своим шитьем так, чтобы он ее видел, и сказала виновато:

– Мне пошить надо, чтобы завтра было что соломой набивать. Если хотите, спите, я шуметь не буду.

Незнакомец повел глазами туда-сюда, показывая, что спать не станет.

– Хотите, спою вам? Я бы почитала, да руки заняты…

Дождавшись еще одного кивка, Марыся взялась за ножницы и негромко запела. Голос у нее был очень приятный, жаль, мать не любила, когда она пела. А вот бабуля любила и даже пошептала как-то, что Марыське досталась капелька крови от отца – полуэльфа. Оттуда и голосок журчащий, как ручей по камням, и волосы светлые, и кожа белая. Правда, Марыська в эти сказки не верила – слышала от старостины, что Аниту-вышивальщицу купец увез, а эльфы купцами не бывают, даже полукровки, гордые они больно. Но бабуля почему-то была уверена, что течет в Марысе эльфийская кровь, и коли эльфы в Королевский Щит являлись, сразу внучку в доме прятала.

Под пение швеи больной задремал, а Марыська, дошив чехол, хотела уже спать ложиться, но вдруг мужчина выгнулся, до хруста стиснув зубы, уперся пятками в топчан, а затылком в подушку, и завыл так, что откликнулись все соседские собаки. От страха девушка выронила иглу и застыла, не зная, что делать.

На ее счастье в каморку ворвалась Вайла:

– Да что ты делать будешь с этим оборотцем! – вдова схватила кувшин с отваром, оставленным на ночь, и плеснула в лицо мужчине: – А ну, приходи в себя, немочь бледная! – бесстрашно крикнула она и отвесила мужику пару тяжелых оплеух.