Камиль медленно, как по воздуху, пошел навстречу ревущим машинам. Нужно было что-то сказать, что-то сделать, что-то…

– Заблудились? – окликнул его один из парней, снующих вокруг бульдозера.

– Да нет… Это вы что тут делаете?

– Как что, сносить будем… нет, знаешь, на пикничок собрались на бульдозерах.

– Ч-что… сносить?

– Тебя. Хибару эту, что же еще…

– Как сносить… нельзя ее сносить.

– Чего ради нельзя?

Камиль почувствовал, что проигрывает. Но тут же нашелся.

– Это… моя хибара.

– Документики есть?

– Э-э… привезу.

– Привезет он… Ой, привираешь, парень, земля-то эта Уфимского.

– Кого?

– Игоря Ивановича Уфимского… вот и бумага есть, разрешение на снос.

В сердце как будто набили иголки. Камиль уже не верил, что победит – эти парни были настолько земными, настолько дневными, заземленными, в их мире не было места духам и призракам, темным силам и тайнам заброшенных домов.

– Слушайте, парни, дело-то серьезное… это же исторический памятник, не кот начихал…

– Ха, похоже… на памятник…

– А ты думал, все памятники сверкают, как храмы на Красной площади? И такие есть, и всякие… жизнью битые. Так что вы это бросьте, вы мне телефончик этого вашего Уфимского дайте, поговорю с ним…

– Еще чего… Ему делать больше нечего, с тобой говорить?

– Чего там, Антош?

– Да псих какой-то привязался…

– А одет вроде ничего…

– Да что одет, ты смотри, как глаза сверкают… псих и есть… Айда, по машинам… мы эту хреновину не снесем до вечера, большой босс нас закопает этими бульдозерами…

Камиль сам не понимал, что делает, чего ради бросился на крыльцо старого дома, который в свете дня растерял всю свою мрачность, уже не казался большим и зловещим – хрупким и беззащитным на ветру…

Утробно заурчали машины.

– Да прекратите вы! Да вы хоть сами понимаете, что делаете? Вы хоть понимаете, что они вымирают, подчистую вымирают, этот, может, последний остался?

– Кто… последний?

Да люди-то в них верить перестали! Золотому тельцу поклоняются… во что там верить, мы уже в самих себя не верим, самих себя потеряли в делах… Да стойте вы, кому говорю! Мне не его жалко, мне вас жалко, он же вам сейчас устроит…

Камиль ждал. Тот, темный, в доме, не мог не слышать его, не мог не видеть столпившихся вокруг бульдозеров. Сейчас он им покажет, сейчас он вырвется из темноты, бросится на машины, на людей, как тогда бросился на них, в синих одеждах… сейчас он им покажет, почем фунт лиха… А что, знай наших, что такое бульдозеры против древней жути, которая жила и процветала, когда этих работяг еще на свете не было, которая помнит Чингисхана и царя Кира, которой на заре веков приносили кровавые жертвы…

Тупая морда машины ткнулась в жалобно заскрипевшие стены.

– Да ты что, не слышишь что ли? – Камиль отчаянно постучал в стену, – выходи давай! Выходи! Ну, скорее! Они же дом твой снесут, тебя убьют! Ты прогонять их будешь, или нет?

Краем глаза Камиль заметил что-то очень знакомое и что-то очень зловещее. Но это был не темный, нет, темный упорно не показывался из своего убежища. К дому подкатила знакомая желтая машина, из которой показались они, люди в синем, которые запирают в темницу и пьют кровь…

Камиль не боялся – ни тех, ни других, он уже знал, что вот сейчас распахнутся двери старого дома, и вырвется он, темный, зловещий, всесильный, протянет страшные лапы, и сделает с ними со всеми что-нибудь… утянет в какие-нибудь другие миры…

Но почему он медлит… почему… дом трещит и шатается, а он все не идет…

– Ну где же ты? Ты слышишь меня? эй!

– Чего это он… сумасшедший, что ли…

– Сумасшедший и есть… я про этого парня слышал…

– Что за парень?

– Да… год назад из психушки сбежал, ловили, не поймали… Глюки его какие-то преследовали, видения… Потом в этом доме старом жил, тут клад нашел, золотишко какое-то… Ну и все, дело свое открыл, квартиры ремонтирует, дачи строит, потом комнату себе купил, квартиру… дела у него в гору пошли…