Она так и лежала, не снимая повязки, вслушиваясь в размеренный стук сердца в сильной груди и время от времени принимаясь покрывать её поцелуями.

– Я – твоя, – повторила она, когда стук сердца немного утих, и всё-таки отодвинула повязку в сторону. – А ты, Рон?

Их взгляды встретились, и на мгновение наступила тишина.

– Конечно, – сказал Рон.

– Ты никогда не будешь принадлежать другой?

Рон покачал головой и чуть улыбнулся, будто бы расслабляясь.

– Я ждал тебя всю жизнь. И никому не принадлежал, кроме тебя.

Жозефина приподнялась, отталкиваясь от его груди, и тоже чуть улыбнулась, но от этой улыбки по телу Рона пробежал холодок.

– Хорошо, – сказала Жозефина. – Потому что, если это случится – я уничтожу тебя.

Не дожидаясь ответа, она прильнула губами ко рту Батлера и проникла в него языком – не встречая сопротивления, но и не требуя ответа.

Сердце Рона забилось с такой силой, что они вместе ощутили это биение, пронизывающее оба тела насквозь – и тут же Рон почувствовал, как этому стуку отвечает другой, такой же бешенный бой.

Это был редкий случай, когда Жозефина проснулась раньше, чем Батлер. Когда Рон открыл глаза, на него уже смотрели большие дымчато-серые зрачки, сейчас чуть затуманенные недавним сном и какими-то мыслями.

Рон улыбнулся и, просунув руку под бок Жозефине, сомкнул вокруг неё кольцо объятий.

– Ой… – Жозефина явно не ожидала такого поворота и чуть не рухнула на Рона сверху.

– О чём ты думаешь? – спросил Рон, притягивая её к себе и почти уже ритуально целуя.

Жозефина легко ответила на поцелуй и, чуть отстранившись, снова нависла над Батлером, что-то внимательно изучая в его лице.

– Я думаю… это так странно… – по лицу Жозефины скользнула мимолётная улыбка. – Я живу с мужчиной… Я люблю его…

Она стремительно замотала головой, становясь похожей на мокрого котёнка, только что выбравшегося из ванной.

Рон любил такую Жозефину. Он любил все её обличья, но именно это – утреннее, когда Жозефина ещё не успевала надеть на себя доспех равнодушия и серьёзности – он любил особенно. Жозефина в такие мгновенья становилась моложе на несколько лет, глаза её были чистыми и беззаботными, и Рону казалось, что, если всматриваться долго-долго, можно разглядеть на дне её душу.

– Тебе не нравится, – Рон попытался изобразить обиду, но у него ничего не вышло – улыбка так и лезла на лицо при виде нависшего над ним родного существа. Ни в кого он не проникал настолько глубоко – душой, сердцем, мыслями. Теперь уже все попытки сравнивать Жозефину с холодным и недоступным образом Дезире казались нелепыми. Жозефина была его плоть от плоти. Она была единственной настоящей среди выдуманных статусов и приоритетов. И как всегда будто бы откликаясь на его мысли, Жозефина медленно произнесла.

– Мне страшно, – взгляд её теперь был задумчивым и немного грустным, – для меня ничего больше не имеет значения, кроме тебя. И я не уверена, что так должно быть. Ведь если… Если я потеряю тебя…

Рон одним движением уронил её на кровать рядом с собой, перехватил руки, упиравшиеся ему в грудь, и, поцеловав запястья, завёл их за голову Жозефине, пришпиливая её к постели будто бабочку.

– Никогда, слышишь?

Что-то снова поменялось в этих загадочных глазах. Какими-то остатками здравого смысла Рон ощущал, что там должен быть страх, – но вместо этого на дне их просыпался знакомый уже пугающий голод. Жозефина развела бёдра, заставляя Рона уместиться между ними, и прогнулась, стараясь прижаться к нему как можно плотней.

– Я тебя никогда не отпущу, – сказал он тише, загоняя глубоко внутрь собственную клокочущую жажду, а затем, резко отпустив Жозефину, сел. – Надо вставать.