— Я закончила, — сообщила она, выходя в гостиную.

Танака кивнул и, встав, направился к выходу.

Они спустились, сели в аэромобиль и спустя полчаса снова были у дверей Астория-Бридж. На сей раз стоянка и закоулки поблизости от здания были полны аэромобилями, не слишком заметными чужому взгляду, но отлично знакомыми Жозефине.

— Ещё кое-что, — сказал Танака, когда Жозефина уже опустила пальцы на дверную ручку. — Вы сохранили мою визитку?

Жозефина нахмурилась и кивнула.

— Не потеряйте. Пока Батлер не сможет вернуться к делам, нам с вами придётся держать тесный контакт. Вы по-прежнему единственная, кто может входить к нему в палату. Я буду просить вас кое-что разузнать у него — и не только. Но не стоит говорить ему слишком много о происходящем. Нам будет выгоднее, если он быстро поправится и вернётся в строй, чем если он затянет выздоровление на месяцы.

— Я поняла, — Жозефина сама удивилась тому, как легко далась ей улыбка. — Полагаю, мой номер у вас есть.

— Само собой.

***

Батлера уже устраивали в палате — просторном помещении с эркером, выходящим в сад, и стереовизором в полстены, скорее походившем на номер люкс в пятизвёздочном отеле. Не хватало разве что бара.

Жозефина остановилась на пороге, наблюдая, как медсёстры подтыкают одеяло. Батлер был в сознании, но заметил её не сразу, а перехватив немного раздражённый взгляд, направленный на полные бёдра одной из сестёр, усмехнулся.

— Не хочешь сама?

Жозефина закусила губу, но вперёд шагнула без раздумий.

— Хочу.

Их взгляды встретились, и оба улыбнулись. Несмотря на рану, Рон не помнил, когда ему в последний раз дышалось так легко.

Жозефина отодвинула в сторону медсестёр, и сама огладила одеяло, а затем уселась на краешек просторной кровати.

— Мне кажется, тебе понравится болеть, — сказала она, дождавшись, когда медсёстры выйдут, и забираясь на кровать рядом с ним — так, чтобы голова оказалась у Батлера на плече.

Рон сдержал усмешку.

— Не пытайся порадовать меня слишком сильно. Мне пока почти ничего нельзя.

— Знаю, — Жозефина серьёзно кивнула. — Тебе нельзя даже говорить. Так что помолчи.

Она приподнялась и осторожно поцеловала Батлера в щёку.

Рон внезапно стал серьёзным, но головы к ней так и не повернул, продолжая смотреть в потолок.

— Скажи это ещё раз, — попросил он тихо.

Жозефина закусила губу. Сложно было произносить такие интимные слова — вот так — на заказ, и всё же она сделала над собой усилие и, склонившись к уху Батлера, прошептала:

— Я тебя очень, очень люблю.

***

Всю последующую неделю Жозефина выходила из палаты только затем, чтобы отвечать на звонки Танаки. Вопросы его она пересказывала Рону коротко, и то не все. Судя по всему, Танака уже сделал все выводы, но говорить о них Арманд не хотел.

В первые дни Рон в основном спал — сам или при помощи успокоительного. Только к началу следующей недели время бодрствования стало заметно увеличиваться, но ему всё ещё нежелательно было говорить и волноваться, и Жозефина старательно рассказывала ему незначительные истории из детства. Однажды она даже проговорилась и назвала фамилию Карлайла, но тут же спохватилась и, посмотрев на Рона, поймала на себе его напряжённый взгляд.

— Кем он был? — спросил Рон.

— Не надо об этом сейчас. Тебе будет неприятно.

Батлер помедлил и кивнул, соглашаясь.

Жозефина, сидевшая на диванчике напротив кровати, пересела поближе и поймала руку Батлера.

— Рон, я боюсь, что ты не поверишь мне, если я скажу…

— Попробуй.

— У меня на самом деле никогда не было такого ни с кем. Ни с одним мужчиной. Когда случилось несчастье с Люси… Мне было больно, но это было нечто другое. Но когда я увидела это пятно крови на полу… — Жозефина стремительно замотала головой. — Я не знаю, что ты сделал со мной. Но если бы…