Слово за слово – мы оказались у входа в двухэтажный дом с винтовой лестницей, под которым, по словам Дианы, располагалось бомбоубежище. В кои веки в этой книге могло бы запахнуть романтикой – но код к домофону был подобран подозрительно быстро. С балкона второго этажа открывался обширный вид на Томск: из-за малоэтажной застройки казалось, что мы стоим на вершине этой вселенной. С осторожностью я ступил на паркет в коридоре – скрип поднялся такой, будто в плохом оркестре разом вступили струнные. На противоположной стороне прохода находился большой рубильник, будто созданный для того, чтобы кто-то его хорошенько вырубил. Я в свою очередь ждать себя не заставил, пулей метнулся на ту сторону и спустил крючок. Вокруг сразу выключился свет, и Диана сообщила, что в соседних зданиях тоже. Тогда я как ни в чем не бывало поднял его и вернулся созерцать Томск с балкона. Диана мне сразу предъявила:

– Так нельзя! Я даже пикнуть не успела! Такой ты шустрый, быстро все делаешь, даже не думая. Дим, надо соображать головой: рычаг не предназначался для того, чтобы ты за него дергал.

– А ну, стой! Быстро! Вован, в ментовку звони! – В коридор выбежал большой обормот в шортах, тапочках и только что натянутой куртке и начал орать на меня. – У нас телевизор погорел из-за тебя! Хана тебе, пацан!

– Рудольфыч, я дверь держать буду, а ты их хватай! Сейчас сдадим.

Обстановка была непредвиденна. Я как ни в чем не бывало ответил мужчине:

– Вы кому это все говорите?

– Тебе, идиот! Ты зачем нам все портишь? Ух, получишь сейчас! – Мужик подошел ко мне, и, разъяренный, взял за ворот. Я сразу отдернул его руку.

– Мужчины, умерьте пыл! Мы с этой прекрасной дамой стояли на балконе и созерцали город. Ваш телевизор нам не сдался, ровно как и свет. А тридцатью секундами ранее какой-то кавалер стремительно выходил из подъезда – возможно, вы его ищете?

– Врешь, гад! Это ты сжег здесь все к чертовой бабушке!

– Господа, повторюсь, мы с мадемуазелью совершаем романтический вечер и рассматриваем город. Если вы взаправду хотите поймать безобразника, советую спуститься вниз и попытаться догнать его.

– Рудольфыч, не они это! Давай дуй сюда, сейчас поймаем холопа! – сообщил своему другу Вован с первого этажа. Мужики выбежали из подъезда и пустились вниз по улице. Диана проследила их путь с балкона и сказала мне:

– Нахал! Нельзя так беспардонно врать!

– Конечно, нельзя! Но если ты решил самосохраниться, то правду можно отложить на попозже. А сейчас пойдем отсюда.

Мы добрели до пошатывающихся на ветру изб на пересечении Шишкова и Плеханова. С одной стороны за нами наблюдал деревянный храм, а с другой – вороны, летавшие над трактором. Вокруг стояло домов десять, и каждый был покошен на свой лад. После мы забрались на крышу на проспекте Ленина и сели у высокого флагштока, который было видать с любого конца улицы.

– Дим, исходя из наших разговоров я поняла, что ты, ну, крайне много думаешь. Ты – совсем не творческий человек, ибо в творчестве мало разума, в нем нет продуманности, это импровизация двоих – того, кто завоевывает и кого завоевывают. Ты не способен на такое, а я последний раз занималась созидательным творчеством, наверное, в постели. Творчество, как и секс, – это поток, в который я погружаюсь.

– Полностью согласен. Первое творчество, которое человек совершил много-много лет назад, – и был половой акт.

– Мне нравится творчество, потому что это полная свобода.

– А я скажу так: творчество существует только потому, что полной свободы не существует и есть ограничения. Когда имеется срок, можно добиться результата. Только учитывая ограничения, получится что-то создать. Картину невозможно написать без холста – это условие. Книгу невозможно записать мыслями в голове – понадобится ручка или клавиатура.