Нет, не зря проводил я долгие часы над томами классиков, конспектировал их мудрые сочинения. Твёрдо усвоив, что «сущность является, а явление существенно», всегда ищу за нарядными одеждами словес истинный смысл очередного «судьбоносного проекта» или пропагандистской кампании.

Куда хуже складывались мои отношения с историей КПСС. Этот предмет считался едва ли не базовым для будущих «подручных партии». Хотя мы занимались не по сталинскому «Краткому курсу», а по новому увесистому учебнику, подход авторов к изложению материала не претерпел в нём больших изменений: схоластика и догматизм цвели пышным цветом. По идеологическим, политическим и конъюнктурным соображениям в учебник не вошли многочисленные «неудобные» страницы партийной истории, а оставшиеся были приведены в согласие с господствующей в данный момент на партийном Олимпе точкой зрения. Вместо мотивировки партийных решений и действий, анализа позиций противоборствующих сторон и взглядов политических деятелей студенту преподносилось варево из ленинских цитат, неаргументированных оценок, набора событий, дат, цифр и фамилий. Получить на экзамене хотя бы «хорошо» можно было единственным способом – механически заучив материал, чего я не умел делать. Поэтому в дипломе итог моих занятий партийной историей оценён лишь на «удовлетворительно».

Александр Иванович Курасов, читая курс истории большевистской печати, не раз напоминал, что этот предмет является составной частью истории КПСС. То же определение прилагалось и к истории советской печати. Конечно, и Александр Иванович, и другие лекторы знали о своём предмете в разы больше, чем позволяли им говорить строгие партийные границы. Но что оригинального мог привнести преподаватель в свою лекцию? Разве что оживить её остроумным замечанием или пересказом какого-нибудь забавного эпизода.

В первую очередь от нас требовали знать ленинские работы и многочисленные партийные резолюции по вопросам печати. По наивности я поначалу не понимал, почему мы не видим самих большевистских изданий. Причина же была проста: в партийных газетах и журналах в разное время сотрудничали Мартов, Троцкий, Парвус, Малиновский, Каменев, Зиновьев, Бухарин и прочие деятели, ставшие позднее по разным причинам неупоминаемыми. (А Троцкий даже был редактором в дореволюционной «Правде»! )

Более интересными дисциплинами исторического цикла оказались история русской журналистики и история зарубежной печати. Что ни лекция – то новые имена, коллизии, хотя и здесь круг знаний был ограничен. В русской журналистике XIX века рассматривалась преимущественно линия революционно-демократическая, а в зарубежной печати, ведущей начало с новостных листков Древнего Рима, наиболее подробно прослеживалась линия, идущая от «Новой Рейнской газеты» того периода, когда её главным редактором был Маркс.

Из университета я вышел твёрдо уверенным в том, что история – не мой конёк. Но вот во второй половине 1980-х годов, расцвеченных флагами перестройки, в печати стали появляться исследования и документы, с той или иной степенью полноты воссоздающие утаённые страницы истории Отечества, в том числе истории КПСС. Событием беспрецедентным стало появление журнала «Источник», целиком заполненного прежде недоступными архивными документами. Оказалось, что история политических движений и партий в России невероятно увлекательна. Какая битва идей, героика и низость, какие столкновения характеров, грандиозные свершения и сокрушительные провалы! Читал, не отрываясь, взрывные публикации, делал вырезки и выписки. Разрозненные факты, знакомые по школе и университету, обретали вторую жизнь, складывались в драму, пережитую Россией/СССР в XX веке.