Мне ничего не остаётся, кроме как сожалеть, что ты сделал ещё один шаг в тот мир, где костенеет душа человека, в мир рутины, из которого окружающие простые люди кажутся людьми абстрактными, ничем не отличающимися друг от друга. Я знаю, что ты совсем не такой и расположен далеко не к этому. Но среда, брат, – вещь сильная, и выдержать борьбу с ней может далеко не каждый. С другой стороны, ты ведь теперь можешь активнее, результативнее, чем раньше, бороться с грязью лжи, нечестности, мошенничества, а главное – беспринципности.

Перечитав сейчас письмо Биисова, я подумал, что его рассуждения о губительном влиянии среды оказались пророческими по отношению к нему самому. Сын неграмотного пастуха-казаха, он окончил десятилетку, поработал в редакции, потом был институт, философская аспирантура, стал кандидатом наук. Ему предсказывали блестящее будущее как учёному. Однако по семейным обстоятельствам пришлось переехать в Алма-Ату. Там он стал преподавать на казахском языке марксизм-ленинизм в Казахском женском пединституте, куда поступали учиться, в основном, девочки из аулов и отдалённых райцентров. Мы изредка переписывались, и было заметно, как тускнеют его грандиозные замыслы по поводу арабского языка и докторской диссертации. Мало того, что Александр остался для коллег чужаком, он не мог вписаться со своими моральными принципами в привычную для института обстановку кумовства и коррупции.

В 2000-е годы я дважды приезжал в командировку в Алма-Ату и встречался с Биисовым. Как водится, выпивали и вспоминали былое. Александр уже не преподавал. Рассказал, что при случае подрабатывает – пишет для желающих кандидатские и докторские диссертации, и назвал довольно скромные расценки. А обычно валяется на диване и перечитывает собрания сочинений русских и советских классиков из своей библиотеки.

Я крутился в райкоме и в первичных организациях целыми днями, включая выходные, однако не могу припомнить ничего интересного, что придумал бы сам. Мне элементарно не хватало жизненного опыта и умения быстро сходиться с молодёжью, чтобы стать «свойским», раскачать её на какое-нибудь дело. Да и по свойствам натуры я ощущал себя более естественно в роли наблюдателя и описателя событий, чем в роли молодёжного лидера, агитатора и организатора. По вечерам погружался в привычную и желанную стихию: в ускоренном темпе читал по программе фолианты классиков, конспектировал учебники (как будто слушал лекции), писал рефераты.

Неровная кардиограмма жизни, протекающей одновременно в разных мирах, сохранилась в записной книжке тех лет:

· Реформатский. Введение в языкознание. 1955. Заказать в Кургане!

· Работать надо не на начальство, а на народ (на собрании).

· Особенно же пусть журналист запомнит, что всего бесчестнее для него красть у кого-либо из своих собратьев высказываемые ими мысли и суждения и присваивать их себе, как будто бы он сам придумал их (Ломоносов).

· Мы о многом в пустые литавры стучали,

Мы о многом так трудно и долго молчали (Луговской).

· Логические способы образования понятий: анализ, синтез, абстракция, обобщение.

· Бусыгин Пётр – боронит кукурузу. Нынче зимой пришёл из армии. Взял старый трактор, отремонтировал, теперь работает как часы.

· Наука – это свет лампы, при котором один читает священную книгу, а другой подделывает ассигнацию (восточная мудрость).

· Давайте перекурим этот вопрос (на собрании)

· Он бросил на чашу весов своё самолюбие, и чаша стремительно опустилась.

· В Новой Заимке у тёти Тамары. Фёкла Фом. прогоняет кота: «Не ски под ногами!» (Скут пряжу, накручивают на веретено). Баской (хороший). Пестерь, пестерушка (плетёный короб). Оболокаться (одеваться). Лопатина (одежда). Голбец (подпол).