В эмоции главное – отыскать корень, привязку. Стоит вытащить его из недр подкорки на свет сознания, как всесильное, казалось бы, чувство превращается в обыкновенный лопух, подорожник. Идет человек по тропинке, а на брюки репья прыгают. Возвращаясь с прогулки, репья надо снимать.

«БМВ» останавливается перед оградой Художественного музея. Следы былой роскоши: желтая краска, словно шерсть шелудивого пса, пятнами сползает с дуги фасада, массивные деревянные двери в паутине трещин, петли и ручки оконных рам в ржавчине. Но внутри тепло и чисто, у стола при входе сидит вахтерша, а в окне гардероба, прямо напротив двери, символизируя незыблемость искусства, возвышается массивная фигура гардеробщицы.

– Здравствуйте, – протягивает руку цапля с носом совы. – Я Таня, сотрудник музея.

Очень милая Таня. Просто очень. Седеющий экземпляр завсегдатая архивов. Таких люблю.

– Прежде чем приступить к осмотру выставки, я проведу вас по постоянной экспозиции нашего музея. Вы сможете познакомиться с работами таких замечательных художников, как Кипренский и Айвазовский, полюбоваться полотнами передвижников Боголюбова и Архипова, насладиться Шишкиным, Репиным, Суриковым, Левитаном. У нас хранятся редкие работы Серова, Врубеля, Коровина, Васнецова...

– Таня, Танечка, – Лора с трудом втискивается между художниками, – не надо так подробно, наш гость одессит и, наверное, не раз бывал в художественном музее. Не правда ли?

Это уже ко мне.

– Правда. Но с удовольствием пройдусь еще раз. И послушаю.

Тане очень приятно. Мне тоже. Оставляю куртку в гардеробе и начинаю двигаться к входу на экспозицию.

– Мужчина, а шляпу?

Гардеробщица при исполнении. От возмущения она выдвинула из приемного окна треть своего монументального торса и негодующе машет рукой. Персты растопырены, словно клешни рака.

Забытые, милые были. На мне небольшой картуз, защита третьего центра. Снимать его в окружении чужих людей я не собираюсь.

– Это наш гость, – приходит на помощь Таня. – Оттуда! – поднимает глаза к потолку.

Что она имеет в виду, я не понимаю, но гардеробщице другого объяснения не требуется. Она втягивается в окно, будто рак-отшельник в раковину. Последней исчезает клешня.

Паркет скрипит, точно вот-вот рассыплется, карнизы в паутине, краска на стенах пузырится и отстает. Только картины не изменились, все те же величественные позы кавалеров, струящийся мех у дам, горы в дымке, луна над морем. Таня рассыпает бисером даты и цитаты, складывает из них замысловатую мозаику. Видно, что живопись она любит. И не просто любит, а служит. Жизнь как приложение к искусству.

– Таня, у меня к вам крамольный вопрос.

Она любит крамольные вопросы, она ждет их, она их хочет. Ого, как глазки загорелись, похоже, в последнее время охотники до крамольных вопросов сильно сошли на нет.

– Взгляните в окно, чем не полотно? Листопад, море. Тучи над морем. Корабли на рейде. Раньше не умели запечатлеть, рисовали картины. Сегодня любой мальчишка с видеокамерой и компьютером может превратить этот пейзаж в картину, куда более красочную.

Таня разочарована. Видимо, ждала чего поумнее. Сейчас, сейчас…

– Художник должен домысливать реальность, дополнять ее, видоизменять. Тогда интересно. Кому, кроме студентов, изучающих историю живописи, интересны старые тусклые картины?

– Вы не правы, картины, которые вы видите перед собою, не просто отображение действительности, а ее художественное переосмысление. Если бы мы могли взглянуть на реалии, которые стояли перед мольбертом живописцев, мы бы, несомненно, удивились, насколько они не соответствуют возникающим на полотне изображениям. Дабы в полной мере понять мастерство художников, мы должны хорошо знать их эпоху, погрузиться в нее, и тогда картины, словно волшебный ларчик, раскроются перед нами.