«Откуда он узнал о маминых глюках?» – было первой мыслью.

Вихрастый техник добродушно улыбался и при виде моих округлённых глаз пояснил:

– Шутка.

– А-а, – выдохнула я. – Да, инопланетяне, собаки со складов и медведи…

– И все на одну тебя? – хмыкнул Гена.

– Прикинь, как повезло?

Он расхохотался добродушно, а мне внезапно стало легко и свободно. Как хорошо, что есть люди, с которыми можно просто так перекинуться шуткой и не бояться, что тебя уволят, не так поймут или затащат чёрт знает куда! И я продолжила болтать с техником до самой остановки.

Гена помахал мне на прощанье. И я побежала по залитому вечерним солнцем пригорку, ведущему к моей девятиэтажке. Собаки весёлые бегали, размахивая хвостами, утки в лужице за домом крякали, алкоголики пели возле ларька. Тут бы выдохнуть, но сквозь солнечные блики и куплеты «про зайцев», между мыслями «про купить хлеба или макарон» и постоянными кивками соседям, просочилось беспокойство за Джека.

Отчего-то я почувствовала себя предательницей. И мгновенно возмутилась внутренне настолько, что притопнула ногой. Каблук сломался. Тот самый, из-за которого я чуть не расквасила нос. А Джек меня подхватил… А я… и подкатил тяжелый ком к груди. Вина. Я вздохнула. Вообще мы с этим чувством всегда «на ты». Учусь сопротивляться. Но пока получалось как-то вяло.

Купив в магазинчике макароны, я завернула на седьмой этаж к лучшему психотерапевту на свете – моей подруге. Тем более аж три дня не виделись!

Таня у меня очень красивая: стройная, густые тёмно-каштановые волосы с рыжинкой, правильные черты лица и серьёзные насыщенно-зелёные глаза при светлой коже. Мы дружим с музыкальной школы: сначала поссорились, потом помирились, и всё – подруги навек. Честно говоря, если бы не Таня, я бы, наверное, пошла на математический, а не «ин. яз». Но она училась в английской школе и так упоительно рассказывала о дополнительных занятиях, что я решила: мне тоже нужно много-много упоительного английского. Толстым слоем, и можно без хлеба.

А я заразила подругу танцами и йогой… Моя мама, когда ещё не болела, просветила её, «откуда дети берутся», и рассказывала много об искусстве и красоте. А Танина мама научила меня готовить Оливье, Селёдку под шубой и курицу с картошкой запекать под майонезом. В общем, процесс обмена всем и вся – духовным и материальным – шёл у нас полным ходом, был подкреплен задушевными беседами, совместными вылазками «в свет» и похожими вкусами в литературе и кино.

Вот и сегодня в маленькой, такой же, как у меня, кухне, мы просидели с Таней целых два часа. С чаем, плюшками. И Джеком. В смысле я о нём рассказывала…

– Слушай, а у тебя к нему ничего нет? – спросила Таня, по привычке забравшись с ногами на табуретку.

Я бы тоже это сделала с удовольствием, но платье не позволяло.

– Ты что?! – возмутилась я. – Он же сумасшедший! И потом я совершенно против служебных романов.

– Ну, старый фильм с одноименным названием тебе очень даже нравится.

– Сравниваешь! – хмыкнула я. – Ты бы видела этого медведя! Красив, как бог…

– Вот! И я о чём, – философски изрекла Таня. – Ты третий раз это повторяешь. И видела бы ты сейчас свои глаза!

– Нормальные глаза. Немножко в кучу. От усталости.

– Да-да, – загадочно улыбнулась она.

К сожалению, наш разговор прервала моя мама, и пришлось идти домой – с макаронами и головной болью.

«Нет, с чего Таня решила, что он мне нравится? – мысленно возмутилась я. – Мне нравятся утончённые, интеллигентные молодые люди. Приблизительно такие, как Кирилл».

Заснуть в тот вечер мне удалось с трудом, несмотря на усталость. В режиме повтора прокручивался день и дурацкие шуточки Джека, сверкающие лукавством глаза и его восторг перед боем. И моё постыдное бегство. Спала я тоже беспокойно, просыпаясь то от хэви-металла за стеной, то от орущего во сне Джека – на турецких менеджеров, на меня и на Кирилла. Шеф гонялся за нами со стулом в руке, удерживая его за одну ножку. Я подскакивала в холодном поту, боясь, что стану следующей мишенью.