Убрав в карман носовой платок, командир задумчиво разглядывал военно-морскую кокарду на своей фуражке. Сноуп смотрел на неё так, как если бы он смотрел на самую дорогую и важную вещь в своей жизни, с которой ни при каких обстоятельствах не хотел бы расстаться. Вздохнув от каких-то своих мыслей, он аккуратно и бережно положил фуражку на столик рядом со стеклянной вазочкой. Вазочка была наполнена грецкими орехами – любимым лакомством командира.

Сноуп взял пару орехов и, зажав их в кулаке, открыл дверь с мостика на верхнюю палубу. Он вышел на воздух и сразу попал в тугую тёплую струю встречного тропического ветра, многократно усиленную полным ходом корабля. Вахтенный сигнальщик, стоявший у левого борта с биноклем у глаз, услышав, что кто-то вышел, повернул голову и вытянулся в струнку.

– Продолжайте наблюдение… – обронил Сноуп.

– Есть продолжать наблюдение! – Матрос снова поднёс бинокль к глазам.

Корабль шёл самым полным ходом, на который был способен. Командир стоял, широко расставив ноги, чуть наклонившись вперёд, сопротивляясь сильному океанскому ветру. Его тщательно зачёсанные седые волосы растрепались. Вглядываясь вдаль и дыша полной грудью, он с силой сдавил в кулаке орехи. Послышался хруст скорлупы, Сноуп раскрыл кулак. Один орех оказался гнилым, поэтому другой не раскололся. С вялым недовольством на лице Сноуп подставил ладонь ветру. Скорлупки треснувшего пустого ореха тут же сдул мощный порыв. Повертев в руках ставший бесполезным уцелевший орех, он хотел было вернуться и взять ещё один, но, передумав, вдруг резко развернулся и запустил его в морскую пучину.

Так же, как этот подхваченный ветром орех, к океанской бездне стремительно и неизбежно приближалась раскаленная сфера спускаемого аппарата. Со свистом и воем модуль с космонавтами на огромной скорости проходил плотные слои атмосферы. В капсуле царил полумрак, горели только лампочки аварийного освещения. На лицах космонавтов отразилось нечеловеческое напряжение. Бортинженер с нависшими гроздьями пота над бровями не оставлял попыток реанимировать вышедшее из строя оборудование спускаемого модуля, но все его усилия были тщетны. Вконец вымотанный Тобольцев, оторвавшись от пульта, упал в кресло и выдавил:

– Командир, температура в два раза выше нормы. Автоматика не запускается…

Муртазин с усилием дотянулся до плеча бортинженера, положил на него свою ладонь.

– Ничего, Лёня, отдохни… Время ещё есть. Попытаемся ещё раз… – проговорил он, тяжело дыша. Тобольцев в ответ как-то обреченно прикрыл веки и едва заметно кивнул.

Российская подводная лодка шла на глубине перископа. Она возвращалась с боевого дежурства от берегов Австралии. Автономное плавание подходило к концу, и лодка всплыла на перископную глубину для сеанса связи со штабом дивизиона. Командир лодки, пробираясь по лабиринтам узких проходов, направлялся в отсек секретной части.

Как только он вошёл, шифровальщик вскочил и протянул ему радиограмму. Пробежав её глазами, командир сорвал трубку внутреннего телефона. На командном пункте лодки зазвенел зуммер звонка. К трубке подошёл статный офицер с чёрными, как смоль, усами. – Старший помощник… – Но командир не дал ему договорить, в трубке послышался его взволнованный, но твердый голос. Он быстро и четко отдавал распоряжения. Старпом, сдвинув брови, слушал очень внимательно, изредка кивая и что-то быстро записывая. Когда голос командира в трубке умолк, старпом выпрямился и громко ответил:

– Есть изменить курс и следовать в район поиска!

Старпом с треском воткнул в вертикальный держатель массивную трубку корабельного телефона.