Когда дверь, источенная зубами и растасканная по кускам, треснула и раскололась, ди Марон уже выбрался во двор. Ноги у него тряслись от напряжения и страха, но поэт все же за считанные секунды добежал до забора и в мгновение ока перебрался через него в яблоневый сад, росший здесь с незапамятных времен и пощаженный устроителями лагеря. Отсюда, в просветы между яблонями, он увидел южные ворота.

Вой раздавался где-то за его спиной. Собрав последние силы, ди Марон бегом преодолел последние двести пятьдесят или триста локтей, отделявшие его от выхода из лагеря. Лейры уже побывали здесь – в кордегардии горела лампа, но от охраны остались только бесформенные лохмотья, искореженное оружие и кровавые брызги на стенах и заборе периметра. К счастью, твари, покончив с охраной, ушли дальше в лагерь. Ди Марон впервые подумал о том, что происходит сейчас в бараках, и в который раз за эту кошмарную ночь почувствовал, что вот-вот упадет в обморок. Лишь страх перед лейрами заставлял его передвигать ноги, чтобы побыстрее уйти из проклятого места.

Ворота были перед ним – распахнутые настежь, покореженные и покрытые черными липкими пятнами, о происхождении которых ди Марону было даже страшно думать. Когда он выбежал за периметр, радости в его душе не было. Когда же поэт сообразил, куда он попал, покинув уничтоженный призраками лагерь, то снова вернулся ужас – южные ворота выходили прямо на старое кладбище. Луна, освободившаяся от красной вуали, освещала полуразрушенные временем каменные надгробия, зияющие ямы провалившихся могил и ржавые полуповаленные ограды, оплетенные вьюном, плющем и заросшие сорняками. Под кронами гигантских деревьев, растущих между могилами, стояла такая темень, что ди Марон после недавно пережитого ужаса даже представить себе не мог, что отважится войти в этот сумрак. Оружия у него не было – кухонный нож он обронил где-то в саду, да и вряд ли против лейров сгодилось бы такое жалкое оружие. Кстати, не с этого ли кладбища эти твари заявились в лагерь строителей?

Внезапно ди Марон подумал о Ферране ди Брае. Интересно, где он, что с ним? Стал ли он точно так же, как и прочие обитатели лагеря, жертвой гнусных упырей, или же сам вместе с лейрами участвовал в бойне? Он вспомнил страшный оскал старика, кровожадный блеск в его глазах – и содрогнулся. Конечно, ди Брай был вместе с лейрами. Потому-то он и не остался с ним, не захотел, чтобы они бежали вдвоем. Сейчас в бараках уже никого не осталось – одни высосанные до последней капли крови и разорванные на куски трупы. И ди Марон вдруг осознал, что, возможно, он единственный из шести тысяч заключенных, кому удалось спастись в эту кошмарную ночь. Во всяком случае, за все это время он не видел больше никого из людей. И дьявол его знает, благодарить ли ему за это ди Брая, или, напротив, его ожидает еще более страшная судьба, чем та, что постигла несчастных каторжников.

Впереди в сумраке под деревьями словно что-то шевельнулось. Ди Марон обмер. Немедленно вернулось чувство опасности, от которого он, казалось, уже избавился. Если лейры были в лагере, то наверняка город просто кишит ими. То, что лунное затмение прекратилось, ничего не значит. Да утра еще долго, значит, могильная нечисть может поджидать его где угодно.

Внезапно ди Марон подумал об отце. Сердце его заболело, съежилось, душа наполнилась холодом. Если лейры захватили город, то никто в Гесперополисе не может сейчас чувствовать себя в безопасности. А это значит, что нужно спешить. Возможно, отец сейчас как никогда нуждается в нем.

Ди Марон больше не думал о призраках. Его больше не пугала тьма под деревьями на кладбище и возможное появление лейров. Следующие четверть часа, озираясь и перебегая от убежища к убежищу, юноша пробирался по улицам ночного Гесперополиса. Улицы были пусты – ни лейров, ни стражи, ни прохожих. Раз или два ему попадались бродячие псы, встречавшие его истошным лаем: на улице Процессий ди Марон натолкнулся на изглоданное тело какого-то несчастного. Небо начало светлеть на востоке. когда он наконец-то оказался у собственного дома. И увидел то, чего больше всего боялся увидеть. Двери особняка были распахнуты настежь, на мраморных плитах холла виднелись следы грязи и крови. Домашней прислуги – старого дворецкого Лардана, двух горничных и поварихи Илланы – в доме не было, и напрасно ди Марон звал их, разыскивал по всему дому, охваченный страшной тревогой. Хотя в первую очередь он, конечно же, искал отца.