От чувствительного пинка под ребра Свавильд коротко всхрапнул, начиная приходить в себя. Элга невольно поморщилась. Ей ли не знать, какая неприятная штука удар носком боевой сандалии. Алкеста опустила уже приподнятую для очередного тычка ногу, наткнувшись на гримасу подруги.

–Ох, Афина-воительница, до чего же мы нежные. Ладно, пусть поживет пока. Эй ты, боров, поднимайся давай. Не волочить же мне этакую гору мяса на собственном загривке. Тут неровен час, спина треснет.

Старшая амазонка повернулась к подруге.

– Этого, – коротким взмахом прочертила она воздух в сторону Свавильда, – я заберу с собой в лагерь. Пусть с ним поговорят жрицы и Светлейшая.

Болотно-зеленые глаза переместились на остававшегося недвижимым юношу.

– А вот молодой, пожалуй, уже не жилец.

Следуя за взглядом подруги, Элга наклонилась к поверженному врагу. Сквозь спутанные кудри сочилась кровь. Удар по голове пришелся вскользь, отхватив лоскут смуглой кожи. А затем клинок соскочил на плечо, где благородное лезвие легко разрубило мышцы, вскрыв крупный сосуд, из которого теперь полновесной струей вытекала кровь. Амазонка одобрительно кивнула. Знатный удар. Кость рассечена ровным ударом, словно по линейке, без осколков и крошек. Меч вошел глубоко в плоть, обнажив серо-розовый шевелящийся комок легкого. Милосердный удар. После него долго не мучаются. Лицо воина быстро бледнело. Кровь покидала его тело, а вместе с ней уходила и жизнь. И все-таки он еще дышал. Неровно, слабо, но дышал. Элга всмотрелась в тонкие черты лица. Тени под глазами быстро сиреневели, на щеках разливалась сероватая бледность. На мгновение воин приоткрыл мутнеющие глаза и попытался что-то сказать, но с губ слетел только неясный шелестящий шорох. Будто душа пыталась протиснуться на волю из искалеченного тела. И тут Элга почувствовала, как на нее обрушивается непрошенная жалость. Словно вместе с этим молодым худеньким незнакомцем, что-то исчезает и теряется внутри нее самой. Странное ощущение, до сих пор неведомое юной телохранительнице.

– Что, подружка, задачка не для начинающего лекаря? – съязвила Алкеста. – Тут, поверь мне, даже мудрой Астарте уже нечего делать!

Шутка Алкесты решила судьбу норвея. Элга, совершенно неожиданно даже для себя самой, рванула с плеча взмокший под доспехами хитониск и ловкими движениями начала перевязывать раненого, останавливая ярко-алый поток.

Серые глаза грозно блеснули.

– Я выхожу его! И не смей при мне осмеивать умение Высшей жрицы. Афина-Владычица свидетель, тебе не стоит при мне насмехаться над искусством Астарты! Она может все, даже воскрешать мертвых! Ты сама убедишься, что даже зеленая ученица, получившая крупицу ее мудрости, сможет справиться с этой раной.

Элга вскинула разгоряченное лицо, отчего короткие волосы взметнулись потревоженной серо-золотистой волной.

– Даю тебе слово «золотой». Еще до Осеннего Праздника Девы этот воин вновь сможет держать меч. И научит тебя столь понравившимся тебе ударам.

Алкеста неодобрительно взглянула на подругу, но промолчала – сама виновата. О почитании «золотыми» своей главной наставницы ходили легенды. Отношение телохранительниц к Верховной было сродни поклонения живому божеству. Алкеста прекрасно знала (и была не одинока в своем мнении), что любая из «золотых» пожертвует жизнью, защищая репутацию Астарты. И потому заканчивавшая связывать Свавильда амазонка предпочла не продолжать спора.

– Я еду в лагерь, предупредить остальных. Оставайся здесь и следи за линией берега. Лодок у них, судя по всему, больше нет, а если попытаются добраться до берега вплавь, стреляй без жалости.