– Завтра в полдень.
– А кормежка мне положена?
– Как же, как же! – погладил свой объемистый живот круглолицый толстопуз. – Часа через три подадут тебе шикарный обед.
И больше не мозоля глаза своим присутствием, тот немедля затворив за собой дубовую дверь, погрузил пленника в кромешную тьму.
Затем усталым жестом отпустил манглов и еще, немного постоял, чутко вслушиваясь в тишину.
Однако, не смотря на полное отсутствие шумоизоляции, ни один звук так и не вырвался наружу. Хотя в темницы все было сделано с таким расчетом, чтобы даже мышиный чих не проскользнул мимо надзирательского уха.
Толстяк на всякий случай набросил на дверной замок свое личное охранное заклинание и перед тем как выйти на свежий воздух, еще раз проинструктировал начальника тюрьмы о том какие меры предосторожности тому стоит соблюдать при общении с новым заключенным.
Константин же устроившись, как мог, добросовестно проспал до самого обеда.
А когда ему принесли кувшин воды и политые кипятком очистки от картошки, то категорически отказался от приема пищи и послал закрепленного за ним надзирателя куда подальше.
«Шикарное» блюдо, тут же убрали, однако новой еды так и не принесли.
После несостоявшейся трапезы, да к тому же в полной темноте, капитану больше ничего не оставалось, как загрузить свой скучающий мозг яркими воспоминаниями из недавнего прошлого.
Это сразу же приглушило недовольное урчание в животе и настроило заключенного на позитивный лад.
Глава II. Запретный город
– Отдать швартовые! – решительно скомандовал Ярославцев, и муравьи одновременно распустили узлы на толстых канатах.
Аэростат, так до конца и, не поверив в обретенную им свободу, начал плавно и осторожно набирать высоту.
– Сто пятьдесят метров, полет нормальный! – испуганно пискнул Месс, запоздало, вспомнив о своих штурманских обязанностях.
Распластавшись, на дне пилотской кабины он, старательно скрывая страх, делал вид, что неотрывно наблюдает за показаниями приборов.
– Да брось ты эти железяки, и давай, высовывай свой нос наружу! – прощелкал на языке насекомых капитан.
Он намеренно отказаться от человеческой речи и в целях дальнейшего совершенствования своих лингвистических способностей, теперь общался с напарником только на этой, сложно произносимой мове.
Муравей, чьи внушительные габариты не уступали размерам годовалого теленка, медленно привстал, осторожно выглянул за борт и замер потрясенный развернувшейся перед ним панорамой.
Все случилось, как и предсказывал капитан: аэростат действительно набирал высоту, огромный оазис стремительно мельчал и превращался в разноцветный лоскут, а окружавшая его со всех сторон пустыня становилась ровной как стол и спешно убегала за горизонт.
Вскоре и поселок, и примыкающие к нему поля уже напоминали оброненный платок кочевницы, нелепо пестревший средь бескрайних песчаных просторов.
Восторженно созерцая все это великолепие, холодное, и рациональное сознание насекомого, привыкшее все подгонять под строгие математические формулы, впервые получила ощутимую пробоину ниже ватерлинии и героически пошло ко дну:
«Да! Когда-то мы были почти что всесильны! Но наступили времена великих потрясений и наложенные после них запреты больше не позволили нам проверять свои теоретические выкладки на практике. Столетиями наша цивилизация из поколения в поколение была вынуждена лишь передавать накопленные знания и тщательно скрывать свое могущество от людей. И вот теперь у нас впервые появилась зыбкая надежда хотя бы частично вернуть свое былое величие!».
Озаренный этими мыслями муравей настолько проникся важностью наступившего момента, что теперь благоговейно помалкивал и задумчиво шевелил усами.