Эта сцена, написанная предельно лаконично, имеет в романе многофункциональное значение: в ней заключена его экспозиция, завязка главного драматического конфликта и его дальнейшего преломления в специфически военном, психологическом, нравственно-этическом аспекте, зерно идеи, которая придает художественное единство всем компонентам романного повествования»[46].

Уже здесь подняты те проблемы, которые придают сюжету единство: проблемы ответственности и долга, милосердия и жестокости, права военачальника быть «безжалостным» и его обязанности быть гуманным – все то, что лежит в основе конфликта между главными героями «Горячего снега».

Стремление Юрия Бондарева уйти от однозначной оценки фронтовых событий и причастных к ним людей проявилось в этой сцене и при изображении Сталина, который тоже, как и Бессонов, не двойственен, а един: непогрешим и грешен, беспрекословен и не чужд сомнений, недоверчиво доверчив. Во всяком случае, не иконописен и не намалеван черной краской, что так чуждо духу подлинной литературы.

Мы расстались с героями романа, с теми, над кем смилостивилась неразборчивая фронтовая судьба, тогда, когда над их головой, «раскатывая низкий гул, проходили группы штурмовиков, снижаясь за станицей. Они розовато сверкали плоскостями, снизу омытые холодным пожаром восхода, разворачивались по горизонту, пикировали над невидимыми целями, пропарывая утренний воздух глухими очередями. И там, впереди, за крышами пылающей станицы, небо широко и аспидно кипело черным с багровыми проблесками дымом, протянутым к западу, где истаивал в пустоте неба прозрачный ущербленный месяц».

Туда, куда устремились «багровые проблески дыма», уже начали обращаться и взоры тех, кто неимоверно тяжким ратным трудом готовил победу под Сталинградом…

Их, троих парней с Вологодчины, сроднила не только земля Белозерья, где

Это написал тот из них, который незадолго до войны, будучи восьмиклассником Белозерской средней школы, получил на всесоюзном поэтическом конкурсе школьников первую премию за стихотворение про чушку-тыкву, которая, казалось, «вот-вот от счастья громко хрюкнет и хвостиком махнет…»

Как вы уже догадались, это, конечно, Сергей Орлов.

Там, за Белым озером, которое кудрявилось белыми барашками, на которых плясали рыбацкие суда, вспоминал второй, «мальчишескому воображению представлялось, уже край земли, и лишь потом узналось, что из нашего озера берет начало Шексна, а она впадает в Волгу, а Волга где-то далеко-далеко встречается с морем…О море мы только мечтали…» Это Сергей Второй из белозерской троицы – Сергей Викулов. Ну, а третий?

Полная сказочной таинственности и неодолимой поэтичности земля Белозерья сделала всех троих братьями по Музе: все они уходили на фронт поэтами, если не по званию, то по призванию. Двое стали признанными. Третий же успел написать несколько стихов, сохранившихся в памяти друзей юности, стихов, пронизанных той несокрушимо романтической верой в страну и народ, которая стала отличительной чертой поколения, родившегося в двадцатых, и безжалостно прореженного Великой Отечественной…