В блиндаже все замолчали.

– Товарищ полковник, связь с 737-м полком пропала, – доложил связист.

– Час от часу не легче. Положение действительно критическое. Сейчас позвоню в армию. Может быть, они что-то выделят нам?

– Ничего они не дадут! А во-вторых, уже поздно, – произнес начштаба и закурил.

Командир дивизии дозвонился до штаба армии. Оттуда помочь ничем не смогли, но заверили, что штаб фронта направляет в их район танковый корпус.

Внезапно в расположении полка все ожило. В каждой лунке, а хорошие окопы солдаты вырыть еще не успели, начали готовиться к бою.

– Поесть-то хоть смогли? – послышался из соседней лунки, находящейся метрах в десяти от Никифорова, озабоченный голос командира роты.

– А мы и сейчас продолжаем, – ответил Барыкин. – Немцы еще далеко.

Вскоре темная туча, появившаяся на горизонте, все четче и четче превращалась в плотную массу людей и техники. Танки, бронетранспортеры, артиллерийские орудия двигались вперемешку с пехотой, которая лавиной, мышиного цвета от шинелей гитлеровцев, расползалась справа и слева от дороги. Фашистов было много. По меньшей мере несколько дивизий выходили из окружения.

Менее чем за километр артиллерия полка начала стрелять. Немцы отвечали огнем танков с ходу. По мере приближения к батареям они выстраивались в линию по три-четыре машины и начинали вести беглый огонь. Выстрелами из орудий два танка в первые минуты боя были подбиты. Сзади идущие танки сталкивали их с дороги. На их место выезжали другие, и колонна шла дальше. Артиллерийская дуэль продолжалась.

Немцы вскоре расширили фронт наступления, пехота начала выходить дальше от дороги. Несмотря на глубокий снег, солдаты шли быстро, прижав «шмайсеры» к груди.

– Что это фрицы не стреляют? – спросил Никифорова Барыкин.

– Экономят патроны. Ведь неизвестно, когда выйдут к своим.

Фронт обороны полка ощетинился огнем из всех видов оружия. Артиллерийские батареи расстреливали противника в упор, но немцы не останавливались. На своих убитых и раненых не обращали внимания. В этой обстановке их было не спасти. В стремительном движении немецких подразделений и частей вперед, к спасению, к преодолению сопротивления небольшой горстки советских солдат и офицеров, вставших на их пути, была фатальная обреченность людей, принявших всем своим естеством как должное этот удар судьбы. Криков, приказаний и команд офицеров из немецкой колонны почти не было слышно. Всех объединяло первобытное стадное, животное чувство – выжить.

Лейтенант Авдеев, да и все в полку знали, что их маленькой части не сдержать натиск стольких немецких войск. Командир батареи оставшимися орудиями расстреливал немецкую колонну в упор. Тела немцев, словно множественные оспины на белой коже, черными пятнами лежали на снегу рядом с подбитой и искореженной техникой. Но немцы понимали, что им надо двигаться только вперед, тогда кто-то выживет.

Командир роты подполз к Никифорову.

– Как дела, Никифоров? – перекрывая шум боя, крикнул лейтенант. Его голос дрожал. Он увидел раненого Барыкина.

– Что с ним?

– Его в плечо и голову ранило. Бредит, мать зовет. Отходит, наверное, родимый.

Взрыв впереди обдал их комьями земли и снега.

– У нас, Никифоров, потери большие. Не удержим мы их. Боеприпасов нет.

– Да и бежать некуда, чистое поле просматривается на версту. Расстреляют, как куропаток.

– Старый! – раздался голос умирающего Барыкина. – Я так и не запомнил твою молитву.

– Не беспокойся, сынок, я сам за тебя ее прочту.

– Прочти, обязательно прочти! – прошептал он и замер. В потухшем взгляде солдата осталось сожаление.

Рядом опять раздался взрыв, обдав Никифорова и Авдеева твердой крошкой теплой земли и снега.