Если Противоположный погибал, никто не осмеливался брать его копье-лук себе. Когда кроу убили Большую Стопу в схватке на р. Литтл-Биг-хорн, его товарищи повесили принадлежащий ему громовой лук на большом дереве недалеко от места, где он пал.

Лошадь полностью изменила жизнь равнинных индейцев, и именно благодаря ее появлению на Великих Равнинах сложилась культура, абсолютно отличная от культур остальных индейских племен североамериканского континента. Если раньше люди медленно кочевали за стадами бизонов, перевозя небольшой скарб на собаках, то отныне они смогли стать более свободными в перемещениях. С появлением лошадей увеличилось расстояние военных экспедиций, а также кардинально изменилась военная тактика, что соответственно отразилось и на системе боевых заслуг. Конный воин обладал большей мобильностью, и привязанная на ночь у палатки лошадь в случае внезапного нападения давала ему возможность лучше защищать свой лагерь, быстрее преследовать врага или спешно спасаться бегством. Кроме того, лошадь облегчила охоту и позволила перевозить огромное количество домашнего скарба и запасов пищи, в результате чего даже палатки кочевников стали гораздо больше и уютнее.

Шаманка кроу Красивый Щит так говорила о влиянии лошади на существование ее народа: «Именно появление лошади наилучшим образом изменило жизнь кроу. Это произошло задолго до меня, но моя бабушка рассказывала мне о тех временах, когда старух, слишком слабых, чтобы перенести долгие пешие переходы, оставляли умирать и уходили дальше. Она рассказала мне, что, когда старая женщина становилась обузой, люди возводили для нее палатку, давали ей мясо, хворост для костра и уходили. Они не могли таскать старух ни на своих спинах, ни на собаках – они бы просто не выдержали. В те дни, если мужчины становились слишком старыми, чтобы заботиться о себе, они надевали лучшие одежды и отправлялись на войну, часто в одиночку, пока не находили шанса умереть в бою. Иногда старики уходили с отрядами молодых воинов и искали возможности погибнуть с оружием в руках. Со старухами было иначе. Они сидели в палатках, пока не кончалась еда и не затухал костер, а затем умирали в одиночестве. Все это изменила лошадь, ведь даже старики могут ездить верхом. Я родилась в счастливые времена. У нас всегда было вдоволь жирного мяса, мы много пели и танцевали в наших селениях. Сердца наших людей были легкими, как перышки».

Индейская семья на кочевье. Художник Ч. Рассел

Для многих лошадь стала не только ближайшим боевым соратником, но и другом, потеря которого зачастую вводила индейца в депрессию. Краснокожие могли отличить одну лошадь от другой так же легко, как мы отличаем одного человека от другого, а потому никто не удивлялся, когда индеец узнавал лошадь, угнанную у него несколько лет назад. Чем большим количеством лошадей владело племя, тем богаче и удачливее были его люди. На севере самыми большими табунами владели кроу и племена Скалистых гор, а на юге – команчи и кайовы. Капитан Мэрси писал, что самые удачливые воины команчей имели табуны от 50 до 200 голов. Сиу же считал себя богатым, если у него было 30–40 лошадей, тогда как среди кри и ассинибойнов часто встречались люди, которые вообще не имели их.

Лошадей с удовольствием выменивали белые люди из торговых постов, давая за них ружья, боеприпасы, табак, алкоголь и другие товары. Кроу при обмене на товары оценивали своих лошадей от 60 до 100 долларов каждую, а у черноногих торговцы могли получить их за товары на сумму от 20 до 60 долларов. Эдвин Дениг писал: «Огромную часть времени каждое племя тратит на охрану своих лошадей или попытки захватить их у врагов… Эти люди живут в постоянном страхе потерять всех лошадей, которые являются их единственным богатством… Без них индейцы не могут поддерживать семьи охотой. Их выбор невелик – либо иметь их, либо голодать». Оскар Льюис указывал, что важность лошадей для индейцев и их разностороннее использование проявлялось также в терминологии, применяемой индейцами для их описания. Среди черноногих он собрал более двадцати терминов, описывающих типы лошадей и их качества. Лошадей делили на пригодных для скачек, для травуа