– Я вот никак не могу понять, профессором, каких наук является этот ваш доктор Крайпе? – усмехнулся “политуправленец”. – Не водит ли он за нос, оголтелых начальников из СС всеми этими лженаучными фокусами?

Генерал отошел от карты, вернулся к столу, над которым висел портрет Сталина, взял в руки увеличительное стекло в красивой медной оправе.

– Фокусник Крайпе или нет, можно выяснить лишь экспериментальной проверкой его идей. – Ответил, прилетевший на совещание из Куйбышева, профессор, фамилию которого Фролов так и не успел запомнить. Профессор носил аккуратную ухоженную бородку, был облачен в дорогой темно-синий костюм “made in England”. Единственное, что сильно раздражало в этом ученом муже, так это привычка постоянно негромко посмеиваться.

“То ли считает себя непревзойденным мудрецом, то ли не знаком с чувством такта, – сердито подумал Фролов, услышав опять негромкий смешок. – То ли, и то и другое сразу…”

– История науки, товарищ, знает немало примеров, когда истина шла долгим и тернистым путем. – Продолжил профессор. – Почитайте словарь Брокгауза и Ефрона, узнаете, что писали ученые мужи того времени о падении с неба камней… Теперь в существовании метеоритов никто не сомневается. Мысль понятна?

– История – это, прежде всего факты. – Ответил профессору задиристый “политуправленец”.

– Факты? – Снова похихикал профессор. – А я вам скажу, что история – это пенящийся и бурлящий котел, в котором варится блюдо из мифов, легенд, анекдотов и домыслов.

– Ничего себе, заявление, – ахнул “политуправленец”. – Простите, а как сочетается это ваше определение исторической науки с историческим материализмом?

Присутствующие насторожились, и в кабинете повисла тишина. Стало слышно, как на столе генерала тикают большие красивые часы, на литой подставке из бронзы.

– Истрия и историческая наука, не одно и то же, молодой человек, – негромко сказал профессор. – А исторический материализм – это часть марксистского учения, которое, как известно, не является догмой, а представляет собой руководство к действию…

– Это точно, Павел Ипполитович, – сказал генерал, усаживаясь на место. – Кроме того, товарищ Безруков, фашистское гнездо, которое нам предстоит уничтожить, существует в реальности, в независимости от научных взглядов немецкого доктора Крайпе.

“Безруков его фамилия!” – подумал Фролов, с неприязнью косясь на задиристого брюнета. – “Что-то очень знакомое… Где-то я ее слышал”.

– А я, например, согласен с товарищем Безруковым, – высказался полковник СМЕРШа по фамилии Сибиряк, которого Фролов знал еще с довоенных времен. – Мы вас уважаем, профессор и знаем, что вы относитесь к научной элите, однако, подобная трактовка сущности исторической науки, выглядит несколько странно.

– Ничего здесь странного нет, – снова посмеявшись, сказал представитель “ученой элиты”. – Скажите, полковник, вам приходится иногда ходить с супругой на рынок?

– У меня нет семьи, – сурово ответил представитель СМЕРШа.

– У меня есть, – сказал генерал. – До войны, мы с женой частенько ходили на рынок, профессор. Обычно по воскресеньям. Так, что вы хотели сказать?

– Представьте теперь, что, вернувшись из этого похода, вам и вашей супруге, предложили рассказать по отдельности, обо всех обстоятельствах этого воскресного путешествия. – Профессор, выдержал паузу. – А, затем, спустя сутки, предложили, опять же, по отдельности, рассказать о походе на рынок снова. Теперь вопрос: сколько всего историй о вашем путешествии на воскресный рынок, мы получим таким образом. Одну, две или четыре?

– Думаю – четыре, – усмехнулся генерал.