Кто радовался, кто завидовал. Иначе и не могло быть в нашей стране, где большинство людей живет плохо: и материально, и морально. А нищета, как известно, не умеет радоваться чужим радостям и не принимает близко к сердцу чужие горести.

И вот сегодня 50. Сын во Франции: поехал поработать, но понятно, что уже не вернется домой. Она с мужем живет в центре города в огромной, старой профессорской квартире. Все хорошо: необременительная интересная работа, в доме есть помощница. Каждый год во время отпуска новые путешествия. Кажется, уже полмира объездили. И все с интересом, и все вместе. Не утомляют вечера. Он продолжает работать в кабинете. Она – из огромной кладовки обустроила себе мастерскую, где рисует и вышивает картины. Для себя. Иногда дарит знакомым. Но это вечера. А еще есть ночи. Они уже давно спят в разных спальнях. Очень давно: лет 10. Сначала, чтобы не мешать друг другу, а потом…

Несколько лет после раздела спальных мест он приходил к ней на рассвете. И в этом было что-то забытое, приятное и даже романтичное. А потом все закончилось. Как-то резко и практически необъяснимо. Говорить на такую деликатную тему даже через столько лет замужества было неловко. Ведь все равно ничего не изменишь. А ставить мужа в унизительное положение ослабевшего мужчины не хотела, не считала нужным. Никому ничего не говорила. Только часто-часто просыпалась утром в ужасном состоянии от снов полных чувственности и порока.

Возможно, муж увлекся другой. Но это ничего не меняло. Ничего. Семья оставалась семьей: с хорошими отношениями, которые всех устраивали.

И вот год назад на соседнюю кафедру приняли на должность заведующего лабораторией отставного офицера. Ему всего 40. Но, как потом оказалось, он был ранен и демобилизован. Крепкий, обаятельный медвежонок, с офицерскими шуточками. Любитель компаний и женщин. Как-то потом он сказал: таких у меня никогда не было. Таких – это аристократично красивых, умных, образованных и воспитанных. Ее покоробило, но промолчала. Потому, что это было сказано потом, когда узнала его ласки, его силу и необязательность тоже.

Все понимала, много прощала, но не было сил отказаться. Он дарил ее еще молодой душе и совсем не постаревшему телу столько нежности, столько чувственности, столько силы, что она не могла не закрывать глаза на обманы, попойки, невоспитанность и необразованность. Он оказался просто необходимым ей жеребцом. Воспитанность порождала снисходительность. Чувственность – нежелание критичного отношения к нему. А она льстила его самолюбию.

Все давно уже обо всем знали. Так давно. Что перестали шептаться, переглядываться, намекать. Муж, скорее всего, тоже все знал. И молчал. А что он мог поставить ей в упрек? Конечно, в одном институте – никуда не годится. Но, видимо, его увлечения тоже не были тайной. Потерю верности? Верности чему? Верности отсутствию супружеской близости? Верности долгу? Долгу чего? Эти вопросы можно было задавать до бесконечности. На них все равно нет ответов. И все продолжалось. Встречи, восторги, страсти, расставания. И опять – все по кругу. Уже год. Единственное, к чему она себя приучила: не звонить и не просить о встрече. Потому, что каждый звонок рассматривался любовником, как просьба. А об этом не просят.

7

Мишель!

Как здоровье? Я не совсем поняла, что сказал Тебе врач. Честно говоря, медицина для меня очень далекая область знания. Мне кажется, главное, обошлось без госпиталя и серьезного хирургического вмешательства. Жаль только, что врачи почти никогда ничего не гарантируют, и мало за что несут ответственность.