– Моя Леди хотела оказаться там, куда ей заходить запрещено?

Его лихорадило.

Как в сумасшедшей агонии, кидало туда и обратно – от бурлящего по венам гнева к обжигающе холодной ярости, на смену которой приходило столь неестественное, ледяное спокойствие, что он сам себе начинал казаться настолько неживым, будто со стороны смотрел на бесчувственный манекен.

Он хорошо знал это состояние. Он жил с ним так долго, что порой казалось, что этот живой мертвец заместил его полностью. Было время, когда все, что он делал – происходило на автомате – он ел, потому что так нужно, куда-то шел, потому что так нужно… Только кому все это нужно – не знал.

А потом он обрел цель, придавшую смысл его обесточенному, пустому существованию. И он вцепился в нее зубами, с упорством подыхающего зверя, с нездоровой одержимостью и отчаянием. И ничто не могло заставить его свернуть с этого пути – по крайней мере, так он думал до этих проклятых встреч в темной комнате.

Он должен быть благодарен Лесе за то, что ее неуёмное любопытство всколыхнуло со дна души всю горечь и боль, что стали его неотъемлемой частью, и пробудило демонов, которые сейчас рвали ему душу в клочья. Он со всей ясностью и неотвратимостью вспомнил о том, для чего эта женщина здесь на самом деле. Он испытывал к ней теперь только те эмоции, на которые имел право.

Как она вообще посмела его ослушаться? Он ведь отнюдь не играл с ней в игры, когда предупреждал о том, что она не должна приближаться к запретной комнате. Да, он хотел пробудить ее любопытство, но оно должно было тлеть в ней, постепенно набирая обороты, а не толкать на неосмотрительные поступки раньше времени.

Он недооценил ее рисковость, но и она недооценила серьезность его предупреждений.

Когда Леся вошла в комнату, он, как и всегда, стоял у окна. Но ленивой расслабленности, с какой ожидал ее обычно, на сей раз места не было – все его тело было изломано в болезненной позе, когда он, согнувшись над столом, отчаянным жестом вцепился онемевшими пальцами в край стола, лишь бы только не двинуться с места. Лишь бы только не переступить границы.

Он задал свой вопрос, но ответа от Леси не последовало. Джек и сам не знал, что хотел от нее услышать, но ее молчание заставило кровь снова закипеть в жилах. Она совершила чудовищный проступок и даже не считала нужным оправдаться! Хотя чего иного можно было от нее ожидать?

Он оттолкнулся от стола, направившись к ней. Пушистый ковер под ногами делал его шаги едва слышимыми, что составляло резкий контраст с тем, как оглушительно молотилось в груди сердце, отдаваясь сумасшедшим стуком в ушах.

Она стояла у самой двери, готовая, казалось, в любой момент сбежать. Он резко выкинул вперёд руку, впечатав ладонь в дверь, чтобы Леся не могла её открыть, но снова недооценил ее смелость. Или даже глупость.

Подавшись к нему, она ответила:

– Да, я хотела попасть в закрытую комнату.

От ее признания, в котором сквозил вызов, он потерял над собой контроль. От одной только мысли, что она приближалась к той двери, его передёрнуло, как от чего-то невыносимо кощунственного. Вторая рука механически взметнулась, обхватив ее за тонкую шею и он скорее вырычал, нежели произнес одно короткое слово, на которое только и был способен:

– Зачем?

Ее пульс рвано бился под его пальцами. А что, если нажать сильнее, и покончить со всем в один миг?..

Она прерывисто выдохнула и он, точно обжегшись, с ужасом отдернул руку. Нет! Чего-чего, а этого он не хотел. Он желал от нее совсем, совсем иного.

– За тем, что хотела знать о тебе больше.

Она сказала это – и беснующиеся внутри демоны резко отступили, словно смытые стихийной волной, оставив вместо себя только бесконечную усталость.