Владислав Владиславович в своей книге «Время, которое я остановил» писал: «Что выбрать из тысячи пятисот дней войны с небольшим, считая и войну на Востоке? О войне у меня вышли три книги – разные и по вошедшим в них событиям, и по степени их подробности.

…Я никогда не забуду расширенных – предсмертных глаз парня, кричащего: «Полундра! Братцы! Братишечки!.. Браа…» – И, не добежав несколько метров до меня, упал мертвым. Самым страшным было собственное бессилие, полнейшая невозможность чем-либо помочь, что-либо изменить… Почему я не снимаю? Почему? Что со мной?

Вся мокрая палуба было залита кровью, завалена разодранными кусками тел. Новый свист бомб и сильный взрыв вывели меня из оцепенения. Стальной ствол мачты, к которому я случайно прислонился, ища себе опоры, спас мне жизнь, заслонив от потока осколков. И я начал снимать.

Взрывы, лязг металла, визг падающих бомб, стоны и проклятия раненых и умирающих постепенно притупили мое первое обостренное восприятие. Война предстала в своем истинном, зверином обличье.

Это было мое второе «крещение», теперь в Одессе на корабле. Я остался цел и невредим и полностью приобщился к войне…. Страх оставляет меня в ту минуту, когда я нажимаю на спусковой рычажок и слышу работу механизма. Я как бы заслоняюсь камерой от страха, от смерти. Наверное, так же чувствует себя солдат, прижимая к себе автомат.

Отправляясь в горящий город, я так и двигался по его изуродованным улицам – от съёмки к съёмке. И так день за днём водила меня камера по пылающей Одессе.

Хорошее свойство есть у человеческой памяти – забывать, чтобы успокоиться и жить, и вспоминать, чтобы не повторять прошлого. Это было непонятное для меня потрясение. Я потерял цель. В первые часы всё казалось ничтожным по сравнению с тем, что открылось перед нами. Казалось, мир гибнет. Он не может, никак не может существовать после всех тех кошмаров и глупостей, которые принял на себя. Потом появилась ярость, появилась сила и ненависть. Но это потом. Не снимал дикой и бессмысленной гибели человека, удивительной силы всего живого – даже искалеченного, даже полумертвого, не снимал страданий людей, которыми был куплен будущий Мир. Почему? Мы все были твердо уверены – надо снимать героизм. Только спустя много-много времени я понял, что героизм – это преодоление страха, страдания, боли, бессилия, преодоление обстоятельств, преодоление самого себя, и что с врагом мы столкнулись задолго до того, как встретились с ним лицом к лицу.

Мы стремились увидеть его человеческое лицо, но это было глупо – у него не было человеческого обличья, а сущность его была перед нами – во всём, неимоверном по жестокости, содеянном им на земле…».

Кинофильмы: «Черноморцы», «Героический Севастополь», «Битва за Севастополь», «День войны», «Кавказ», «Освобождение Варшавы», «От Вислы до Одера», «В логове зверя», «Померания», «Данциг наш», «Кенигсберг», «Разгром Японии», «Парад Победы» – это только военные фильмы (не все!), в которые вошли кадры, снятые Владиславом Микошей. А ещё киножурналы, а ещё шестьдесят лет, которые Владислав Владиславович держал в руках кинокамеру. Четыре года войны – малая малость, но остались те годы самыми главными, а съёмки военных лет – самыми дорогими сердцу кинооператора.

А было много важного и интересного и до войны, и после. До – строительство Магнитки и закладка «Шарикоподшипника», открытие ВСХВ и строительство Черноморского флота, спасение челюскинцев и проводы экспедиции на Северный полюс, перелеты Чкалова и Громова в Америку, визиты в Москву Бернарда Шоу, Ромена Ролана, Анри Барбюса… Всего не перечислишь, как невозможно перечислить и всего того, что было снято после войны – восстановление Варшавы и Днепрогэса, поход Народно-освободительной армии Китая, встречи Сталина с Мао Цзэдуном, Хрущева с Кеннеди, съемки Неру, Эйзенхауэра, Насера, Кастро, Тито, Гагарина, Бидструпа, Ван Клиберна, Нуриева, Улановой…