Тут было тесно, никаких окон, красный фонарь беспокойным подрагиванием освещал кошмарную комнату. В углу было сделано подобие рабочего стола, на нем лежало несколько листков бумаги. На полу были разбросаны пустые баллоны из-под освежителей воздуха для туалетов. Напротив входа располагалась грязная ванна, наполненная мутноватой жидкостью, и прислоненные к ней три части человеческого тела.

Плотно прижимая платок к лицу, Тэйер подошел к страшной ванне. Аннабель увидела, как он закрыл глаза, оказавшись прямо над ней. Она шагнула следом за ним и сразу же задохнулась от тошноты.

Деформированное ударами и пребыванием в воде лицо плавало почти у поверхности, рот был растянут в последней безумной мольбе. Череп без волос, казавшийся черным сквозь слой грязной воды. Казалось, что-то держит его с другой стороны, что он пленник жидкости, умоляющий, чтобы его освободили; рядом, будто стараясь выбраться на поверхность, плавала отрезанная ладонь.

Аннабель увидела второе лицо и согнулась пополам.

Она извергала все, что было у нее внутри, на загаженный каменный пол, ее рвало снова и снова, посреди пропитанного кошмаром воздуха комнаты.

Когда наконец Аннабель удалось унять рвоту, над ней стоял Тэйер – рот открыт, взгляд устремлен на плечо детектива; глаза говорили: пора вставать, иначе в одиночку я могу не вынести этого. Молодая женщина повернулась, приготовившись к худшему.

В течение нескольких минут она не могла говорить.

К стене, в которой находилась потайная дверь, были пришпилены дюжины фотографий разного формата. На каждой запечатлена женщина, мужчина или ребенок. Все возрасты и расы были представлены в этой мозаике страданий. Все люди выглядели измученными.

Наполовину раздетые, на некоторых – следы насилия, и все смотрят в объектив фотоаппарата умоляющим взглядом. У кого-то ладони сжаты, другие держатся прямо, отрешенно, но у всех в глазах один и тот же блеск. Они молят, чтобы происходящее прекратилось. Так или иначе.

…Прошла вечность, прежде чем голос Аннабель с трудом вернулся обратно в горло, и она сама не узнала его:

– Джек…

Он наклонил голову и кончиком пальца провел по лицам на фотографиях.

– Сколько их? Восемьдесят? Сто? Господи, что же это?

Его голос дрожал, коп-философ утратил обычную рассудительность.

– И все это сделал Спенсер Линч? – недоверчиво спросила Аннабель.

– Не знаю. Смотри, фотографии сделаны с разных ракурсов, на них – разный фон, и…

Белый ослепительный свет устремился к ним.

– Думаю, здесь пригодится фонарь, – произнес Брайан Раглин, делая шаг в помещение, которое раньше было ванной комнатой.

Он протянул свой фонарь Аннабель и Джеку, а другой рукой зажал нос.

– Что за вонь!

– Стоп! – закричала Аннабель. – Вернитесь. Посветите здесь.

Она указала на стену, возле которой стоял стол.

– Там что-то есть, я видела.

Раглин выполнил просьбу, направив веер белого света в нужное место.

Сначала они ничего не заметили, поскольку надпись была красной. Красная фотолампа, служившая основным источником света, скрадывала очертания букв.

Чернила уже засохли, но они были свежими и растеклись по стене, когда на ней появилась надпись – большие буквы, несколько слов:

– Что это значит? Это по-испански? – спросил Раглин.

– Латынь, – с серьезным лицом ответил Тэйер.

– Вы понимаете, что там написано?

Детектив повернул голову к фотографиям, и его челюсти сжались.

Лица, лица… Их было слишком много. Повсюду эти лица, на которых запечатлен ужас.

Джек произнес:

– Здесь написано: «Калибан наш бог, В нас жизнь, Ибо тело светит во мраке