– Царский гробик я яму слажу. Дажно не сумневайся.

– Тять, а зачем деду Елисею гроб то? Он ведь бодрый и не помер ишо? – спросил удивлённый Иван.

– Эх, Ваня, ты, Ваня! Много ты понимашь? – с упрёком произнёс Тимофей – Человек завсегда об энтом думать должон. Приготавливаться заранее, а не когды сам знашь кто на горе свистнет. Призовёт, к примеру, Елисея господь, а он яму: « Вот он я. Пожалста. Завсегда рад». А не то шта там не хочу, не могу!

Авдот согласно кивая головой, стал выводить кобылу на улицу, где его уже поджидали в санях ещё двое селян, направляющихся вместе с ним в путь. Тут выскочило из избы семейство Емельяновых, а на Иване повисла подошедшая проводить его мать. Авдот, отвесив низкий поклон домочадцам, неспешно вместе с попутчиком уселся верхом на товар, и обоз, звеня бубенцами, тронулся. Бабы, подвывая, ещё долго бежали следом, а Тимофей, с тяжёлым сердцем посмотрев на удаляющийся силуэт второго сына, отправился домой столярничать.

***

Весна в этом году не заставила себя ждать. С первыми капелями потекли по холмам ленточки воды, напитали влагой и без того плодородную землю. Заблагоухала кормилица молодыми травами, задышала, призывая селян прикоснуться к себе. И потянулись крестьянские телеги в поля, и закипела повсюду работа.

– Большая ты фигура, Егорша, а дура – ворчал отец в очередной раз на конопатого увальня, взад вперёд бегая по двору.

– Тять, прости, задумалси я – оправдывался перед родителем Егорий.

Он шмыгнул своим курносым носом и почесал рыжий взъерошенный затылок.

– Туды ж тебя через коромысло! Задумалси он – продолжил кричать Тимофей на сына, что есть мочи – Да чем тебе там думать то?! Ты пошто свиней брагой напоил, дурья твоя башка?!

– Дык, я ж не знал, стоит в ведёрке вода, я её и плеснул…

Из стайки разносилось радостное похрюкивание. Отец сморщился.

– У Егорки на всё отговорки. Не дал боженька ума, считай, калека.

После отъезда в город Ивана и Павла, старшим в доме среди сынов остался Егор. Высокий он вымахал, здоровый, а ума, что у птички – невелички, как отец про него сказывал. Пошли Егория за водой, он ведро в колодце утопит, заставь костёр разжечь, он себя самого подпалит, удочку дай, сломает, гвозди погнёт, а уж топор и ружьё Тимофей ему и подавно не доверял. Вот и слагали о рассеянности, да глупости сего отрока в деревне легенды. Как он сук под собой подпилил, когда за дровами в березняк за горою ходил, как кроликов зачем-то выпустил, а потом собрать ушастых не мог. И кто теперь в здешних лесах прыгал, то ли зайцы, то ли Егоршины подопечные людям было не ведомо…

– Ну, что ты всё на него ругашься то, Тимоша? – как всегда заступалась мать за своё дитятко – Разве ж в уме дело то? Да для мужику и не энто вовсе главное.

– То, что у него главное, я хорошо вижу! – снова поморщился отец – Как он энтим главным семейство своё кормить сподобится? – Тимофей поразмыслил – Собирайся, Коська – наконец, обратился он к младшему сыну. – В поле поедем, рожь сеять пора.

Они передвигались на телеге, молча, предварительно загрузив с собою несколько мешков с зерном.

– Ну и как я один с энтим олухом остануся, когды и ты надумашь в город убечь? – вдруг спросил отец растерянного парнишку.

– Я, тять, тебя не брошу. Я с тобой проживать завсегда буду – сказал Костик искренне. – Да и чего мне там делать, в городе то?

– Вот энто ладно! Да хыть бы уж! – вздохнул облегчённо Тимофей и засвистел в хорошем расположении духа, подгоняя пятнистую кобылёнку.

А потом они сеяли рожь широко, размашисто. Землица им досталась черна, жирна, плодородна. Такая, о которой мечтал каждый хозяин, но не каждый такую имел.