Итак, Амадия напился, а потом сел на скамейку у ручья и стал глядеть на сад. Перед господином Амадией на ветке сидела птичка с рубиновыми глазами и шелковыми перышками. Амадия снял птичку с ветки и стал рассеянно подкидывать ее в руке. Птичка не сопротивлялась, потому что была собрана из зубчатых колесиков и обрезков шелка, – это он, Амадия, ее и собрал, как и часы в зале.

Амадия был страшно рассержен словами мальчишки и позавчерашним указом Нарая, перечислявшим три вида лентяев: торговцев, изобретателей машин и ярмарочных кривляк. «Даже маленькие рабы понимают то, что не понимает господин Нарай, – думал Амадия, – Великий Вей! Завтра же напишу письмо в Осую! Надобно выпороть этого мальчишку и любой ценой выбираться из этой страны.»

Домоправитель Андарза, Амадия, был человек низенький и жирный, как сурок. Черные его волосы росли со скоростью бамбука, и вся грудь и руки у него были в этих волосах. У него были нежная, цвета вяленой дыни, кожа, воспаленная от постоянного бритья, грустные серые глаза, формой напоминающие рыбу тунца, и нос пуговкой. Домоправитель Амадия все время задирал эти глаза к небу, молился и вздыхал. Как и у всех жадных до прибыли людей, молитвы его отличались большим святотатством.

Десять лет тому назад господин Амадия был чиновником строительного ведомства, подавал блестящие надежды, привлекал к себе благосклонные взоры. Государыня Касия, изумившись его таланту, поставила его во главе строительства подземных ходов в Небесном Дворце. Выше него были только Андарз и сама государыня.

В это время его звали не Амадия, а Амасса, и он пел перед рабочими и махал руками, и он никогда не бил людей, если они не были в чем-то виноваты, и ни один виноватый не умер под его плеткой.

За неделю до окончания всех работ господин Андарз позвал к себе молодого чиновника и показал ему распоряжение государыни. Государыня Касия, для соблюдения безопасности и тайны, приказывала убить всех строителей, и господин Амасса был особо отмечен, за ненадежную веселость и за страсть к выдумке и машине.

Молодой чиновник заплакал, закрываясь рукавом.

– В этом деле не будет строгой отчетности, – промолвил господин Андарз. – Почему бы нам не представить какой-нибудь другой труп вместо вашего? А вы бы пережили несколько лет у меня.

Так Амасса стал не Амассой, а Амадией. Амадия, конечно, не мог быть чиновником. Поначалу он укрывался в одном из дальних поместий Андарза. Он плакал, как подбитый гусь, и дни проводил над чертежами, а ночами наблюдал звезды. Он ни разу не осмелился выйти из флигеля днем, и три года он ничего не видел, кроме звезд. Он плакал так часто, что ему все время приходилось перерисовывать чертежи. Зато ему не нужно было солить суп.

Однажды ночью он наблюдал во флигеле звезды и по расположению их увидел, что государыня Касия умерла. «Какое несчастье! – подумал Амадия, – государыня была великой императрицей! Птицы не смели нести яйца без ее указа, венчики цветов склонялись перед ее наставлениями! А сын ее, государь Варназд? Говорят, он ни разу не дочитал до конца указов, на которых стоит его подпись! Что будет с империей?»

И Амадия горько заплакал.

После смерти государыни Касии Амадия стал выходить из флигеля при дневном свете, и постепенно все дела, касающиеся вассальных фабрик и заводов наставника, сосредоточились в его руках. Он распоряжался всеми купцами, прибегавшими к покровительству Андарза, управляющими инисских рудников, ткацких фабрик в Чахаре и баданских поместий, – а поместий у Андарза было много, одного только меду Андарз продавал в год на полтора миллиона.