«Ишь, старый боров. Нашёл чем прельстить, – подумал с усмешкой Авраамка. – А девка в самом деле хороша. Вот только зачем он суёт её Роману? Видно, у хана свои замыслы».

– Достопочтимый хан! – Роман поднял руку. – Имею к тебе дело. Я знаю, твои воины смелы, а твои кони быстры, они обгоняют степной ветер. Мне нужна помощь, я хочу воротить стол моего отца, Чернигов. Хочу выгнать из Киева князя Всеволода. Его люди убили моих братьев – Глеба и Бориса, прогнали в Тмутаракань ещё одного брата – Олега. Я не хочу быть изгоем. Хочу отомстить за братьев, за их смерть и поражения!

– Что дашь нам? – перебил Романа молчавший доселе Арсланапа. – Нужны рабы, полон, кони, богатая добыча.

– Отдам вам на разор сёла и деревни по Днепру, – не моргнув глазом, отчеканил Роман.

«Конечно, что ему люди – пахари там или ремесленники! Месть, власть, глупые мечты затмили разум самонадеянного мальчишки! А потом – как княжить будет?! Над кем, над чем властвовать?! – с горечью думал, хмуро взирая на пламя костра, Авраамка. – Над одними руинами, полями выжженными, воронами хищными?! Нет, не такой мне нужен властелин. Имел бы о земле, о подданных своих заботу, оберегал бы их от вражьего меча. А этому – только бы отомстить да властью насытиться. Гордыней преисполнен, ума же – ни на грош!»

– Ты хорошо сказал, каназ! – улыбнулся Арсланапа. – Но сейчас наши кони скачут плохо, зима была холодная и голодная. В степи был джут[110], много коней пало. Поживи у нас, дождись лета. Тогда выйдем в Русь. Я клянус тебе в этом!

– Посадим тебя в Киеве, возьмёшь в жёны прекрасноликую Сельгу, – добавил Осулук. – Потерпи, недолго коршуну парить. Колчан охотника полон стрел. Недолго каназу Всеволоду сидеть в Киеве.

Половцы переглянулись и залились пронзительным неприятным смехом.

«Будто птиц хищных клёкот! – набожно перекрестился Авраамка. – Ох, Русская земля! Напасть опять на тебя, многострадальную!»

Глядя на смеющихся половцев, натянуто улыбнулся и Роман. Приходилось терпеть, ждать. Этот ничтожный человечишко, паршивый грек, к сожалению, оказался прав.

…В свой стан Роман и Авраамка воротились уже вечером. Хмуро стянув с плеч кольчатую бронь, Роман устало повалился на кошмы и тотчас захрапел. Авраамке же не спалось, он долго беспокойно ворочался, наконец не выдержал, встал и тихонько выбрался из вежи[111].

Красная луна горела над степью, с шуршанием гнулись под порывами ветра высокие травы, с реки доносились негромкие голоса половецкой сторожи.

Неизбывная тоска светилась во взоре пылающих чёрных глаз Авраамки.

Идти против Руси – нет, он убежит от Романа, уйдёт, как только представится такой случай, нечего делать ему среди этих грубых воинов и диких степняков. Его место – княжеская библиотека, книги в деревянных окладах с медными застёжками, свитки; не меч, но гусиное перо – его оружие. Эх, страсти, неистовые страсти! Пламенная любовь к русской красавице-княгине, Роксане, вдове князя Глеба – вот что вынесло его на степные вольные просторы. Где она теперь, Роксана? Наверное, доживает век свой за непроницаемой монастырской оградой, ходит в чёрном повое, скрывающем проседь в шелковистых русых власах.

О, как она прекрасна! У неё серые с голубинкой, чуть насмешливые глаза, немного припухлые уста, прямой тонкий нос, изогнутые дуги бровей, она стройна и статна. А её изящные ножки, обутые в красные сафьяновые сапожки! А длани её с длинными тонкими перстами, ласковые и сильные! Нет, не забыть этой невиданной красы! Иной такой Роксаны нет в мире.

Громко зашуршала около вежи высокая степная трава. Авраамка порывисто обернулся.