Повторяя ежегодный круг, Ван Юань откочевал вместе с ханом на северо-запад, чтобы в конечном счете выйти к Средиземному морю и отплыть на корабле в Рим.

– Почему бы мне не поехать сразу к морю прямым путем, уважаемый хан? – спросил Ван Юань, желая поскорее доплыть до Рима, поскорее окончить миссию, и убраться подальше – на деле испытать, если в его далекой родине предков настоящие живые родники.

– Наша жизнь сынок, а духовная жизнь в частности, это череда обольщений, – произнес философски хан, поглаживая живот. – Только в степи она у нас была однообразной и однородной. А здесь…

Хан махнул рукой, – В моем ильханстве – целый букет прелестей, конкретно претендующих на истинный Путь. И поверь, порой нельзя даже ничего возразить, ибо, как видишь, Небо каждого терпит и дает Благодать. А теперь еще добавилась латинская схоластика.

Хулагу постучал пальцем по виску, указывая тем самым на интеллектуальный подход латинян к вере. – Но для начала будет полезно детально ознакомиться со своей "схизмой", чтобы прочувствовать и понять разницу. Иначе, у тебя просто поедет крыша, и я потеряю своего лучшего кэшиктена – изысканного и тонко чувствующего собеседника. Вот Давид, в принципе больной человек… как и все вокруг, сначала вообще был невменяем. Но пожив с нами, стал задумываться. Тебе нужно достоверно понимать, как он дошел до такого состояния, чтобы самому не стать параноиком. Или взять, к примеру, мою Докуз-хатун – жить с духовной женщиной трудно. Мне стоит больших трудов методически приводить ее в чувство. Это не шуточное дело, ибо за ней такая силища, которая горы двигает. Она тоже называет это верой, и попробуй, докажи, что Истина легче перышка, а Небо доступно младенцу.

– Но возможно, ее вера, как и вера латинского монаха Давида, таки даст результат. Выходя в поход, горя пламенем веры, мы же не знали, как мы его закончим… Да и кто мог предугадать. У меня до сей поры во рту вкус Райских плодов и горечь разочарования.

– Но ты таки достал старому Боржгон Мэргэну Райское яблоко. Интересно, откуда? Может, ты и мне принесешь?

Хан подмигнул и рассмеялся. – Не поверишь, после твоего Небесного угощенья этот старый больной человек поставил еще одну юрту и зачал ребенка, даже двух!

– Разве он больше не живет в церкви?

– Видишь ли, мы все так или иначе живем в церкви; одни зачинают детей в девяносто лет, другие в двадцать не могут… С этим нужно как следует разобраться. И лучшей практики, чем здесь, тебе вряд ли сыскать. У нас Святая земля под боком, и наследие Апостольской Сирийской церкви. Тут недавно я поспорил с эмиром ойратов Тарагай-гургеном о вере, попытался надавить, и видимо, обидел человека. А он тут же подбил эмира Йисутея и Кокетей-багатура, они сняли свои тумены и со всем имуществом ушли в Сирийский край – говорят, там настоящая Благодать…

До похода я считал всех людей детьми Божьими, порой глупыми и непослушными, которым розгой можно помочь… Да и сейчас так думаю, – насчет розги. Но вижу, что мне для управления таким государством необходимо богословское образование. Здесь не получиться, как в монгольской степи, подвесив мешок в поднебесье – ветер собирать. Вот и Давид настаивает открыть монастырь в столице, а при нем институт – мне уже всю плешь проел. Я ничего не имею против наук, но, похоже, он немного не в себе. Поди, разберись.

– Я разговаривал с ним, – Ван Юань улыбнулся, – через Думарину. Но она делает свои выводы и переводит неточно.

– И что же говорит твоя жена о его вере?

Хан от любопытства засунул палец в рот.

– "Собеседница Ангелов" назвала его жнецом с острым серпом.