– Эх, не надо было…

– Благоговейте![33] – перекрыл бас ванакта ропот толпы.

Площадь заткнулась.

– Внемлите, о боги! Жертву примите во искупленье вины…

Персеидам подали черных петухов. Атрей с Фиестом наконец одолели кашель – и ждали, смирные, как барашки. Кривые ножи ударили наотмашь, отсекая связанным птицам головы. Кровь брызнула на алтарь, на ступени, на лица и хитоны – сыновья Персея щедро кропили направо и налево. Плавные взмахи. Колыхание белых одежд. Бормотанье площади.

Кровавый дождь.

– …во искупленье вины…

Вину, отметил Амфитрион, дядя не назвал по имени. Понимай, как хочешь: то ли брата зарезали, то ли мать покрывают. «Сам-то как думаешь? – спросил голос, очень похожий на отцовский. – Могли они зарезать ребенка?» Могли, вынужден был признать Амфитрион. Если ребенок – помеха на пути к троносу… Фигуры братьев предательски размывались перед глазами. Вместо Атрея с Фиестом возникали другие сыновья Пелопса Проклятого: Трезен и Питфей. Воин и прорицатель; благородные сердца. Стоило большого труда отрешиться от приязни к старшим, оценивая младших. «Что произошло в Писе, останется тайной. Но ты вызвался ближе узнать Пелопидов. Дал обещание отцу. Раз уж все равно задержался в Микенах…»

– …Кровь пролилась! Жертву примите, о боги!

– О-о! – откликнулась площадь.

– Отныне пред вами чисты Пелопиды! Нет на них вины!

Вспыхнул огонь на алтаре. Кто-то зажег ароматные поленца, обильно политые маслом и медом. Зарезанные петухи легли в пламя. Трещала птичья плоть, обращаясь в уголь. Говорят, жрецы закрывают глаза на обычай – вкушают и от искупительных жертв. Но в Микенах ритуал соблюдался строго.

– Нет скверны!

Столб дыма зыбкой колонной уперся в небо – и начал расползаться, мешаясь с грозовыми тучами, набежавшими в единый миг. Колонны множились, образуя ряд портиков. Их венчали капители из облачных завитков. Выше росли перекрытия эпистелиона. Соткались фронтоны и фризы, сложилось скальное основание: мрак базальта, суровость гранита, блеск мрамора. На глазах собравшихся в небесах возникал храм – величественный, надменный.

Знамение?

– Ангел, ангел[34]! – взлетел над площадью истошный визг.

Многие задрали головы, ожидая явления Гермия в крылатых сандалиях. Однако вестник оказался земным. Толпа расступилась перед человеком, взмокшим от долгого бега. Ангел остановился перед ступенями алтаря, перевел дух. Грудь его тяжело вздымалась. Бегуну поднесли кубок с водой. Ангел кивнул, благодаря, сделал пару осторожных глотков, а остаток вылил себе на голову.

– Весть из Писы!

Он поднял взгляд на ванакта:

– Умер великий Пелопс, сын Тантала! Скорбите!

Ударь раскат грома, пади на площадь Зевесова молния – вряд ли Микены испытали бы большее потрясение. Площадь замерла. Совпадение? Знак? Но что может значить смерть Пелопса в день очищения его сыновей? Очнулось давнее проклятие? Отец ложно обвинил Атрея с Фиестом – и боги покарали лжеца? Или, напротив, Олимп дает знать: творящееся в Микенах неугодно Дюжине, и лучше изгнать сыновей Пелопса из города, дабы не стряслось беды…

О-о, даже мудрецы терялись в догадках.

– Отец!

Атрей упал на колени, вцепился себе в волосы.

– Прости, отец!

Он рыдал, не стесняясь. Слезы мешались с жертвенной кровью, пятнавшей лицо юноши. Рядом безмолвной статуей застыл Фиест. Брат Атрея окаменел от свалившегося на него горя. За что? – спрашивали Пелопиды богов. Могучие, за что караете?

Молчало небо. Молчала и толпа.

Позже, сравнивая смерть двух великих – Персея и Пелопса – отмечали, что Убийца Горгоны умер куда скромнее Проклятого. Ну, поднялся к звездам. Сверкает по ночам. Так это еще голову задирать, и то не всякий раз увидишь. Тучи, знаете ли. Зато Пелопс…