– Мне очень надо. Бабушка заболела, срочно надо ехать. – Катя не поднимала глаз. – А для «Фармасьютикал» у нас уже почти все готово, придумано – и ролики, и печатная реклама, и баннеры… Марина и Илья закончат без меня.
– Ну, не знаю, а если заказчик потребует переделок?
– Но я же к тому времени вернусь и доделаю, если что…
– А бабушке никто другой не может помочь, только ты?
– Никто, только я, – пробормотала Катя.
– Ну ладно, я подпишу, но, если сможешь вернуться раньше, сделай милость.
Вероника ослепительно улыбнулась и шикарным росчерком подписала заявление.
Катя выскочила из стеклянного офиса, мечтая не просто уехать, а улететь, испариться, исчезнуть. Чтобы не видеть ни этой победительной улыбки, ни длинных ногтей с замысловатым маникюром, ни модной стрижки колорированных волос. И вообще никогда в жизни больше не видеть красавицу и умницу Веронику.
Кто ловит мышей
Медсестра Тоня вышла на крылечко, перекрестилась на небо и, по-старушечьи покачав головой, бочком стала слезать с высоких ступенек.
– Совсем плохая Васильевна, надо же, – бормотала она себе под нос. – Надо Геннадию Трофимовичу сказать, пусть бы зашел сам…
Марианна проводила ее долгим взглядом, зевнула и принялась приводить в порядок блестящую шерсть. Утренний визит медсестры нарушил ее привычный режим, пришлось раньше времени прервать туалет. Да и вообще чужие в доме, их голоса, запахи, шаги ее раздражали.
– Слышь, Мариванна, а чего это Тоня сказала такое про Бабушку? – свесил лохматое ухо набок сидящий под крылечком Жук. – Я не понял, чего это «совсем плохая»?
– Не Мариванна, а Марианна, а коротко Мэри, мужлан, – презрительно скосилась на него Марианна. – Сколько раз говорить!
– Да ладно тебе, какая разница! – тявкнул Жук. – Ты дело говори!
– Болеет Бабушка, что тут непонятного! – Марианна несколько раз лизнула грудь, приглаживая растрепавшиеся волоски. – Болеет, а из больницы сбежала. Тоня уколы делала, ругалась.
– Ох, только бы не померла наша Бабушка, – пригорюнился Жук. – Куда мы с тобой тогда денемся, пропадем совсем… И супу сегодня не даст, наверное. Опять придется всухомятку…
– Тебе лишь бы пожрать! – фыркнула Марианна. – Какой ты все-таки болван! Никаких чувств, одна миска со жратвой на уме!
– Да-а-а, тебе хорошо, – заныл Жук. – Ты мышь поймала – и сыта, а мне куда деваться? По помойкам шляться, как в молодости? Так там этот Одноухий со своими шавками все с утра подчистил. Сиди теперь голодный!
– Ну так и ты лови мышей, кто тебе мешает, – съехидничала Марианна, которая никогда не ела пойманных мышей. Охотиться, выследить, поймать – другое дело, но чтобы есть сырую мышь, да еще в шерсти – фи! Но она прекрасно знала, что Жук на дух не выносит даже мышиный запах.
– Фу, гадость какая! – взвился Жук. – Что я тебе, кот какой-нибудь облезлый, чтобы по мышам шарашить?
Марианна засмеялась и одним прыжком вскочила на забор, прошлась по нему, извиваясь всем телом и выражая крайнюю степень презрения. Она никогда не считала Жука за стоящего пса, хотя порой беззастенчиво пользовалась его защитой в ссорах с соседскими кошками. Когда перевес был явно не на ее стороне, она стремглав мчалась к будке Жука и пряталась за его лохматой спиной, куда не рискнула бы сунуться ни одна из этих деревенских дур.
Марианна приехала в деревню из Москвы совсем крошечным котенком и всегда считала себя столичной дамой, хотя порой ее тревожили россказни Бабушки о том, что ее якобы нашли на помойке в коробке с другими такими же выброшенными за ненадобностью бедолагами. Сама-то она твердо знала, что такого быть не могло, стоит только посмотреть на ее аристократические пропорции, элегантный силуэт и манеры. Она не сомневалась, что произошла от знатных родителей и лишь тайная злоба недоброжелателей или каприз судьбы могли забросить ее в помойную коробку.