– Где? – спросила я.

– Где-то, куда лучше тебе не попадать, – ответил брат. Мне пришлось признать его правоту, хотя впоследствии…

Как долго потом мечталось, что он опять придёт на наш пляж. Только рядом не будет уже Нэиля. А я буду сидеть на песке, как будто отдыхаю после купания, но непременно в отдалении от любопытных глаз. Когда же он появится всё такой же загадочный и улыбающийся, я уж не лишусь дара речи, не растеряюсь, букетами швыряться не стану … С чего я решила, что он опять заявится с букетом, тут уж вопросы следовало бы задать моему разгулявшемуся воображению сущей дурочки, если учитывать мой тогдашний возраст и перехлёст всё ещё детской фантазии…

Вот так и сидела на песке, подстелив лоскут ткани, чтобы не запачкать уже приличного платьица, а не купального балахона, не способного подчеркнуть стройность моего уже оформившегося тела. Ко мне лезли знакомые балбесы из нашего квартала, ничуть мне неинтересные, и я их шугала. Они все подчинялись, поскольку знали, кто мой брат. Иногда и Реги-Мон валился рядом на песок, устав от заплыва куда-то очень далеко по течению реки, а потом обратно, если приходил на пляж один. Он вытаскивал без церемоний лоскут мягкой ткани из-под меня и вытирался им, а потом бросал его рядом.

– Почему ты никогда не сорвал мне надводных цветов? – спросила я у него.

– Ещё чего! – он всегда относился ко мне как к родственнице, скорее, или как к той, кто недостаточно для него подросла. – Там судорогу ухватить легче, чем вытянуть за стебель эту водяную хрень.

Обычно он даже и не разговаривал со мною, а только произносил бессодержательные фразы, типа: «И сказал он; хорошо»! – то была любимая его присказка. Или: «Ох, и заме-ерз! Зубы аж щёлкают»! Или: «Река – не девчонка, проглотит как кутёнка»!

Но даже он вдруг почуял некую перемену во мне, потому что сказал, изучая меня со своим характерным прищуром, – Грудь у тебя как у полноценно вызревшей невесты, а всё же… душа пока что как у слепого кутёнка. Глаза, Нэя, у тебя таковы, что у всякого руки обвиснут, лишь попытается к тебе прикоснуться…

– То есть, я страшная, что ли?

– Я же говорю, дурёха ты! Глаза твои как у жрицы Матери Воды! А к ним, знаешь ли, нельзя прикасаться как к обычным девушкам.

– Почему?

– Кара настигнет. Девушка, если она слишком уж необычная по своему виду, это знак, что она принесёт несчастье всякому, кто сунется к ней по личному произволу, но не имея на то соизволения самой Мать Воды.

– А в чём же выражается это соизволение?

– В том, что называется взаимной любовью. Только взаимной. Влечение одной стороны, каковым бы сильным оно ни являлось, не признаётся действительным Высшими Силами. И за такой вот выверт прилетит такая оплеуха, опять же Свыше! Что мало не покажется. Нельзя мужчине жить с нелюбящей его женщиной. Нельзя и обманывать ту, кого он полюбил, а она ответила. За попранную любовь хорошей жизни не ожидай. Видимость-то создать можно, нам ли, актёрам бывшим, того и не знать? А чтобы по-настоящему, в гармонии и счастье прожить, без любви не получится. А до чего же великолепная у тебя грудь, малышка! Как плод наливной и заманчивый… у меня слюноотделение на тебя как у пса… Потрогать-то хоть можно?

Замечание про грудь вызвало прилив какого-то неприятного, физиологического стыда, так что я постаралась, как можно надёжнее задрапировать себя до самой шеи, – Дурак! – и я замахала на него руками, – Стукну тебя по твоему тупому лбу!

Своим игровым цинизмом он защищал себя от того воздействия, что я на него и оказывала, вовсе того не желая. Он схватил мою руку и стал её целовать, смеясь при этом, давая понять, что это лишь дружеская игра. Прикрываясь дружбой с Нэилем, он прикрывал ею и своё влечение ко мне. Но это не было пока что взаимной любовью. Для любви настоящей не хватало чего-то, невыразимого словесно, но очень существенного. Поэтому порог, переступив через который и оказываешься по ту сторону обыденности, в случае с Реги-Моном преодолён не был. Мы как бы и топтались совсем рядышком с этим порожком, но моё детство, о котором он хорошо помнил, не давало ему необходимого по силе импульса, чтобы схватив меня в охапку, перепрыгнуть за эту сакральную черту.