Уговаривать.

Избавлять от лишней боли, ведь он, ее мальчик, так хрупок. К чему ему лишняя память? Лишние мучения? Она оставит все себе, ибо такова доля матери.

- Отпусти, - взмолился он, склоняя голову к ее плечу. – Если любишь…

Конечно, любит. Ради любви все… и ради справедливости… ради него…

- Скоро, - пообещала она, перебирая тонкими пальцами кудри. – Скоро все закончится, мальчик мой… и ты оживешь. По-настоящему оживешь… я нашла способ.

Гроза стихала.

И мертвецы рассыпались белым крошевом.

Отступали.

- Я согрею тебя, - она набросила на плечи сына шубу, пусть в этом и не было смысла. – Поверь… пожалуйста… в последний раз поверь.

- А если не выйдет?

Он смотрел в ее глаза с такой тоской, что сердце сжалось.

- Если не выйдет, - женщина облизала обветренные губы. – Тогда я позволю тебе уйти…

- Спасибо, мама…

Глупенький ее мальчик.

Такой наивный.

****

На другом поле кипело пламя.

Оно летело по земле, оставляя черные следы ожогов. И снег вскипал. Шипела, плевалась вода, умирая в сердце огненного вихря. А он поднимался выше и выше.

До самых небес.

И те выгибались, страшась обжечься.

Звезды горели яркие, что угли. А угли хрустели под босыми ступнями, словно лед. Пламя цеплялось за пальцы азарина. Огненными нитями собиралась в ладонях, свивалось в ручьи, а ручьи разрастались реками.

- Не стоит бояться огня, - сказал Кирей и сунул руки в огненный вихрь. – Оно твоя суть.

Арей стоял в отдалении.

Он был бос.

И простоволос.

Он глядел на огонь жадно, но не решался протянуть руку.

- Сути невозможно лишиться и остаться живым… собой, - Кирей подбросил с ладони огненную птицу. – Поэтому… ты или зажжешь огонь.

- Или?

- Или умрешь.

- Сегодня?

- А чем тебе вечер не нравится? Тихо, спокойно… небо вон какое…

Завеса пламени окрашивала звезды алым.

- Вечер неплохой… но как-то я… морально не готов пока…

- А зря. Смерть, она такая… - Кирей усмехнулся. – Ждать, пока изготовишься, не станет. Страшно?

Арей тряхнул головой и признался.

- Страшно.

- Ты свободен уйти. Держать не стану. Уговаривать тем паче.

- Но я все равно умру.

- В какой-то мере, - глаза Кирея полыхнули алым. – Возможно, ты умрешь физически. Когда то, что в тебе осталось, погаснет. И это, поверь, далеко не худший вариант. Но…

- Но?

Арей ступил на выжженную землю.

- Если убрать суть явления, то само это явление перестанет быть собой. Понятно объясняю?

- Не слишком.

Пламя отпрянуло, но тотчас потянулось к новой игрушке. Оно, новорожденное, почти отпущенное на свободу – нить Киреевой воли была слишком тонка, чтобы обращать на нее внимание – было любопытно. Ему хотелось поскорей добраться до того, кто либо смел, либо глуп, либо и то, и другое разом.

Вспыхнет ли эта игрушка быльем?

Или же будет тлеть медленно и долго?

Рассыплется ли пеплом на куски? Обернется ли драгоценным камнем, из тех, что рождались в недрах гор? Пламя помнило камни. И горы, в которых спало. Как помнило себя в сотнях и тысячах иных обличий. В нем нашлось бы место еще одному.

- Ты есть огонь. Тело – это лишь оболочка. Вот, смотри, - Кирей развел руки и вспыхнул. Он горел, не сгорая, и тем нравился пламени.

Оно даже готово было подчиниться ему.

Ненадолго.

Это ведь тоже своего рода игра: кто кем управляет?

- Не бойся потерять оболочку. Не держись за нее. Иначе или лишишься, или останешься только с нею. А уж чем она заполнится, когда погаснет последняя искра… прежде чем сделать шаг, подумай хорошенько.

- О чем?

- Страх помешает.

- И поэтому ты меня пугаешь? – Арей протянул раскрытую ладонь к огню, приветствуя древнюю силу. Возможно, древнейшую из всех.

Боги?

Пламя существовало задолго до богов.