Аж сердце заняло.

Неужто все в Акадэмию собралися?

А мужичок, знай себе, в бороду усмехается: мол, не ждала, красавица?

- Дяденько, - я протянула ему на пять грошей сверх оговореного. – Сподмогните советом. А то ж совсем в ваших столицах потеряюся.

И лицо сделала жалостливое, едино слезу не пустила.

Он разом приосанился, бороденку рыжую всклоченную ручищей огладил и молвил так:

- Ты, девка, не пужайся. Народу тут много, особливо по нынешней поре. Но ищи студиозуса… вон хотя б того, - он указал на парня в черном коротком кафтанчике. – Видишь, по форме он… и с эмблемою на грудях. Значится, или студиозус, или из магиков кто. Вот к нему и иди, говори, что ты, мол, на экзаменацию документы отдать желаешь.

- Спасибо, дяденька, за ласку, - отвечала я и поклонилась до самой земли, небось, спина не переломится, а человеку приятственно.

- Эх, девка-девка… чего ж тебе дома-то не сиделось? – дядька подобрел, хотя монетки все взял да в  кушак упрятал.

- А остальные-то кто?

- Кто из родичей, во внутрь-то только соискателей пущають. А иные соискатели не одныя, вот как ты, а с мамками-тятьками, бывает, что и с нянюшками, с холопами и холопками… вона, поглянь.

Он указал пальцем налево.

А там… возки один другого краше. И о двух колесах, и о четырех. И преогромные, с домину величиной, и крохотные, будто бы детские. С золочением, с червлением, с резьбою всяко-разною… а при возках тех иной люд вертится.

Тут и конюшие, и служивые с бердышами важно прохаживается. И барыни в шубках одна перед другою красуются, ведут беседу неспешную, и бояре в высоких каракульчовых шапках стоять, истуканы истуканами. А промеж них суетится дворня. Кто с подносом, кто с коробом. С кувшинами запотевшими, со стаканами аль полотенчиками… и скачут помеж возков карлы шутейные, кривляются всячески.

- Это же ж…

- Бояре, - сказал мужичок да на землю сплюнул. – Только и им в Акадэмию ходу нет, а ты, девка, иди… и пусть Божиня за тобою приглядит…

Вышло все так, как мужичок и говорил.

Я ухватила того самого парня, в черном кафтанчике, и сказала, что, дескать, в Акадэмию, он только кивнул да вздохнул тяжко, видать, крепко умаялся.

- За мной, - велел он и пошел к воротам. И главное, что так ловко, угрем скользил меж людями, что я едва-едва поспевала. Меня-то пропускать не торопилися. Напротив, норовили то дорогу заступить, то локотком острым ткнуть, то прошипеть чего недоброго во след.

Провел парень меня через калиточку и, махнув рукой на желтую дорожку, велел:

- Иди прямо. Никуда не сворачивай. Там и выйдешь к Главному зданию.

Я и пошла.

Не особо спешила-то, потому как прелюбопытно мне было поглазеть. Там-то еще не ведомо, как оно сложится-сойдется, вдруг да выпадет домой возвертаться. И станут меня спрашивать, что про столицу, что про Акадэмию. Так и чего сказать будет?

Шла… дорожка пряменькая.

Чистенькая.

Слева травка растет. И справа тоже… зелененькая, нарядная… пригляделась – клевер один. Хорошее сено вышло бы, да только не заметно было, чтоб туточки косили. Кусты еще заприметила дивные, что и не кусты будто бы, а конь вот зеленый стоит… или змей преогромный протянулся… попервости даже испужалась, а после поняла, что стригли их этак, хитро.

Были тут и деревца, да какие-то махонькие, будто бы заморенные, и камушками вокруг еще обложенные… и сами каменья из земли торчали, то там, то тут, зубами гнилыми, мхом заросшими.

Так и дошла.

Что сказать, строения была огроменной.

Длинная, что общинный коровник, только и высокая. По краям – четыре башенки красных, а из крыши еще одна подымается. И на ней уже блестят на солнышке часы преогромные. Я так и стала, этакой красой любуясь. Вместо цифирей на том циферблате звери дивные, каковые, должно быть, на краю земли только и водятся, а стрелки узорчатые, кружевные будто бы. И самая тоненькая знай, скользит по циферблату, скачет от зверя к зверю, время отсчитывает.