– Быть того не может! – носатая Мирослава тоже вскочила, но тут же опустилась на лавку.
– Отчего не может… может… все законно. Свидетельство о браке… заключен, как и положено, в двух храмах… патент офицерский… выписка из геральдической книги… перевод, заверенный по всем правилам… и вновь выписка… гербовый договор… титул ее батюшки принят Царскою палатой, а значит, все законно.
Фрол Аксютович протянул бумаги мне.
– Это ничего не меняет, – женщина в чернобурке развернулась на пяточке. – Вам ли не знать, что в Далусии князей больше, чем собак бродячих. Любой оборванец при шпаге вам о великих предках расскажет…
– Пусть так, но и по нашим законам девушка княжна… хотя мне, признаться, едино. Мне ли вам напоминать, любезная Люциана Береславовна, что по уставу Академии все студиозусы равны?
– Еще скажите, что и вправду в это верите?
Он хмыкнул, не пойми, не то согласился, не то наоборот, но больше ничего не сказал. А Люциана Береславовна одарила меня раздраженным взглядом.
– Милочка, вам все же лучше в знахарки пойти…
Вот чего я никогда не любила, так это того, когда мне указывали, чего мне лучше будет. Тогда-то отцова кровь, кипучая, и просыпалась.
– Нет. – Я подбородок подняла.
Быть может, энта самая Люциана Береславовна и колдунья немалое силы, и боярского роду старинного, а все одно, не хозяйка она мне.
И жизнь не ее, моя решается.
– Деточка, подумай… чего тебе среди боевиков-то делать?
Я прикусила язык: сдается мне, что не оценят тут правды, а лишь поводу для отказу сыщут. Уже вон ищут. Хмурится Люциана Береславовна, стучит коготочком по столу. Улыбается недобро Мирослава. Старушка глаза прикрыла, только пальцами шевелит, будто паучиха старая паутину плетет.
И разом похолодело внутри.
Нет уж. Не отступлюсь. И пальцы сами веревочку нашарили, на которую я монетку дареную подвесила, для надежности, стало быть.
– Вот, – сказала я. – Возьмитя. А я все одно боевиком стану…
И Фрол Аксютович усмехнулся, показалось, с пониманием…
Глава 6,
в которой все ж таки решается судьба Зославы
Ох и не по нраву им пришлася монетка.
Мирославу перекривило аж, навроде того мужика мраморного, который коней держал, старушка налилась нехорошею краснотою, за сердце схватилася, заохала.
Люциана Береславовна и вовсе сделалась бледною.
– Все равно, – сказала она очень тихо, да только слух у меня от деда, а он в стоге сена мышиное гнездо по шубуршанию вытрапить способный был. – Это… невозможно!
– Будто бы у нас есть выбор, – так же тихо ответила старушка.
– Он… он окончательно потерял край! В конце концов, этот его поступок… он явно свидетельствует о душевном нездоровье…
– Аккуратней, милочка. И у стен есть уши… но куда печальней то, что у нашего Мишеньки имеются покровители…
Старушка подняла меховой воротник, и речь ее сделалась вовсе неразличима.
– Но они разумные люди… и быть может, задумаются над тем, что слишком уж потворствовали его прихотям…
– И вы хотите сказать, что… – Люциана Береславовна склонила голову, разглядывая меня с этаким интересом. – Нет… все-таки это как-то совсем уж чересчур…
– Отчего? Мы лишь подчиняемся его воле…
– Но наследник престола и это… простите, недоразумение… на одном курсе…
– Именно, дорогая моя… недоразумение, которое, полагаю, в самом скором времени будет улажено.
Ох и не нравился мне энтот разговор. Вот вроде и слышу каждое словечко, а все одно ничегошеньки не разумею. Только чую, что не след мне от этаких беседов добра ждать.
– В следующий раз он, возможно, будет лучше думать, кому давать рекомендации… – Люциана Береславовна подвинула монетку ноготком и, обратившись уже ко мне, голосочком сладеньким произнесла: – Это в корне меняет дело! И если вы уверены…