Когда поезд двинулся в сторону Монолита, общее настроение было настолько неопределенное, насколько далеким казался приезд на Аврору каких-то пару часов назад. Солнце все так же окрашивает оранжевым оттенком равнину между вокзалами, подталкивая наших героев на необходимый контакт в этом тесном, темном вагоне. Было такое кричащее состояние вот-вот утраченной возможности закрыть некоторые вопросы до возвращения в город. Бэккер сел на то же место, но уже лицом к Монолиту, а Петя с Андреем сидели друг перед другом ближе к концу вагона. Настя пошла к Бэккеру, наладив зрительный контакт издалека. Она села перед ним, хотела что-то сказать, но нужные слова ускользали. Бэккер же боролся с головной болью, что, несомненно, отразилось на его лице и общем состоянии.

– Какая драма кроется за Петиным изгнанием?

– Я думала, ты знаешь.

Слова эти были с издевкой, но Бэккер не поддался на провокацию. Настя начала быстро и кратко, словно неприятный отчет, но сама не успела заметить, как в каждом слове образовалась своя глубина скорби:

– Проект был столь сложным и важным, что кто-то недоработал – человеческий фактор. Десять женщин погибли вместе со своими детьми. Монолит встал на уши. Люди были в самом страшном отчаянии, быстро переросшем в злобу, столь жестокую, сколь неподконтрольную. Когда его пытались схватить, то под руку попали его жена и маленькая дочь. Озлобленная толпа – это страшно, Бэккер, очень страшно. Жена смогла пережить нападение… Там же мозг не думает. Слепой гнев и боль. Это толкает людей на то, о чем с опозданием они будут жалеть до конца своих дней. В нашем случае виновных в непреднамеренных смертях посадили в Тишь.

– А его на Аврору, подальше от чужих глаз, – подытожил Бэккер, поглядывая на Петин затылок впереди у правой стены поезда, где они с Андреем что-то обсуждали.

– Да. Официально он числится заключенным в Тишь. Но у людей туда доступа толком нет, лишь удаленная связь – и то под контролем тюрьмы. Козырев одобрил с трудом, все же Андрей обладает большим влиянием. Уступок для Пети стоил прилично.

– Что стало с Ингрид?

– Она-то была здешняя. Общее горе потери кое-как срезало углы.

С минуту они молчали. Тема была не из приятных, но Бэккер сделал определенный вывод и, взглянув на Настю, ощутил ненавистное одиночество из-за стены непонимания между ними.

– Есть причина. – Эти слова привлекли Настю. – Осколок нельзя оставлять. Поэтому я не говорил тебе ранее, чтобы сделать дело с минимальным ущербом.

– Но ущерб нанесен, дело не сделано. Так что оставь этот бред пока при себе.

Настя уже давно не чувствовала в себе такую злость из-за произошедшего и смятение перед грядущим.

– Ты вообще собирался на Целестин для раскопок? – выпалила она сквозь зубы, сверля его глазами.

– Да, – кратко и внушительно отрезал Бэккер. И пока она оценивала правдивость его ответа, он заговорил вновь, ведь и сам уставал быть в ее глазах лжецом: – Ты знаешь Монолит лучше меня, и не только потому, что коренная, а потому, что умна. – Настя не смогла сдержать саркастичную усмешку от этой фамильярности. – Я серьезно.

– Если все ради этой штуки, то почему прислали тебя одного? Андрею не верят, ну, допустим, но есть еще Козырев, можно…

– Нельзя. Эта «штука» обладает слишком большим потенциалом. Если Монолит обуздает его, то Опус получит серьезную угрозу. А если наоборот, то уже Монолит столкнется с и без того более сильным противником.

– Мы не враги, Бэккер.

– Не будь настолько наивна. Монолит за последние полвека стал слишком автономным, да еще и религиозным, в то время как Опус столь технократичный, что вот-вот и начнет видеть в твоем народе истинную угрозу порядка, который у них отлажен как часы. Вы отправляете немыслимый объем ископаемых ресурсов на Опус раз в месяц – им такая зависимость не нравится, но и менять привычный устой без потерь не выйдет. Пока эти две планеты нужны друг другу. Пока. Что будет, когда у одной из них появится новый источник энергии? Новая технология, новая… религия? Мир всегда временный.