Движение – жизнь. Ох, как мудр был тот, кто первым изрёк эту истину! А ещё он наверняка был не понаслышке знаком с похмельем. Точнее с самым началом его. Когда хмель ещё бродит в крови, но уже в катастрофически малых количествах, недостаточных для того, чтобы поддерживать самочувствие на необходимом для нормальной жизнедеятельности уровне. И вроде пока нет головной боли, не подступает тошнота, не трясутся жалко конечности, но тебе неспокойно, тебе нехорошо, тебе страшно, и ты мечешься в предчувствии грядущего ада на земле. Вот тогда и нужно двигаться. Алкоголики в таком состоянии нарезают круги по квартире, даже если совсем нет сил, всё равно ползут, держась руками за стены. Ползут они и на улицу, зачастую в надежде добыть спасительный опохмел, но зная, что даже если добыть не удастся – движение всё равно принесёт им какую-то долю облегчения. Движение – жизнь.

Вот и Натка получила пусть не облегчение, но краткое забвение, пока брела сквозь метель, автоматически двигая ногами, наклонив голову против ветра, и сунув замерзающие руки в карманы куртёшки. Шаг, шаг. шаг… Стелется под ноги тротуар, уже покрывшийся слоем снега. Снег не лежит на месте, он перемещается, летит позёмкой, сквозь него проступает тёмный асфальт, образует движущиеся узоры. Если смотреть на них сквозь прикрытые ресницы, то можно различить смутные очертания знакомых и незнакомых лиц. Лица двигают бровями, открывают рты, словно хотят сказать что-то, игриво подмигивают…

Натка резко остановилась, вдруг поняв, что это уже не просто игра снега, ветра, и её воображения, что это уже почти сон наяву, а точнее – полубред, рождённый отравленным мозгом. Не галлюцинации – предвестники белой горячки, ещё нет, для этого рано, но уже и не совсем реальность. Она зажмурила глаза, постояла, покачиваясь, давая себе время на окончательное пробуждение, и медленно подняла голову.

Огни, которые она увидела у храма и на свет которых пошла, теперь были вокруг неё. Но они не походили на уютное свечение жилых кварталов. Синие, холодные, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга… не уличные фонари, и не окна домов – прожекторы.

Натка снова зашагала вперёд, на этот раз медленно, неуверенно, болезненно щуря глаза в метельную пелену. Справа от неё тянулись бесконечные гаражи, слева – забор из сетки-рабицы. За забором кусты. За кустами громоздкие очертания не то цехов, не то ангаров…

Вот оно что – она забрела в промзону! В промзону, а не в центр города! Выходит, поворачивать нужно было всё-таки направо! Но она, чьи мозги уже вовсю полоскала подступившая вплотную абстяга, свернула налево, и одному богу известно сколько успела пройти в своём полусонном гипнотическом состоянии, насколько удалилась от цели!

Натка беспомощно закрутилась на месте, оглядываясь по сторонам, словно надеясь на ошибку, но нет – тёмные цеха не спешили превращаться в жилые дома, а синие прожекторы на их крышах – в оранжевые уличные фонари. И вокруг насколько хватало глаз – не было ни души.

Ей захотелось сесть. Просто сесть, беспомощно опуститься на заметённый снегом асфальт, спрятать лицо в ладонях, и ничего больше не видеть. Ни о чём не думать. А главное – никуда не идти. Было бы сейчас лето, она бы так и сделала. Даже не села, а легла бы на землю, правда чуть подальше, вон там например, между гаражей, где её никто не увидит и не потревожит. Там можно было бы отдохнуть, а то и поспать час-полтора, дёрганным похмельным сном, но даже такой сон дал бы ей необходимый отдых, достаточный для того, чтобы продолжить путь.

В голове вдруг запрыгали, кривляясь, неизвестно откуда запомнившиеся строчки: