Натка лихорадочно зашарила сначала по карманам куртки, потом джинсов, но не обнаружила сложенного вчетверо тетрадного листа, на котором (она помнила это так ясно!) каллиграфическим почерком художника были написаны название посёлка, улицы, и номер дома родителей Митрия. Опустила руки. Само по себе отсутствие клочка бумаги ещё ничего не значило, в конце концов, вчера Натка валялась по чужим подъездам и запросто могла обронить его где угодно, но успокоить себя этим не получилось. Она чувствовала – тетрадный лист не потерялся, его просто не стало, как не стало вдруг в мире и самого Митрия.

– Это же было два года назад! – вслух простонала Натка, с трудом переставляя ноги, уже превратившиеся в две ледяные негнущиеся ходули, – А я потратила деньги только вчера…

Но слова ничего не значили. Слова на самом деле вообще мало что значат, всё определяют только поступки. И сейчас она пожинает плоды своего выбора, независимо от того, понятны ей или нет его причинно-следственные связи.

Изо рта вырывался пар. Деревья, заборы, асфальт, провода – всё серебрилось ледяной изморозью, всё мерцало в свете синих прожекторов, и это было очень красиво, хоть и сулило неминуемую беду – с приходом ночи холод становился безжалостным. Идти было легче, чем позавчера, когда глаза заметала метель, и Натка пока держалась, хоть и знала, что скоро ей захочется сесть, а потом, почувствовав зловещую сонливость – и лечь. Вопрос лишь в том, успеет ли она к тому времени дойти до жилых домов?

Увы, попасть в чужой подъезд посреди ночи далеко не так просто и быстро, как днём. Придётся звонить через домофон в первую попавшуюся квартиру, просить о помощи незнакомых людей, говорить что она замерзает. Авось, кто-нибудь сжалится и откроет дверь. А если не откроет…

Додумать Натка не успела – внезапно дорогу перед ней залил жёлтый свет, а за спиной прозвучал резкий автомобильный сигнал. Только сейчас сообразив, что всё это время брела по середине проезжей части, она, ведомая инстинктом самосохранения, отреагировала мгновенно, и вместо того, чтобы отойти к обочине, развернулась навстречу одинокому автомобилю. Взвизгнули тормоза, Наткины бесчувственные от холода руки упёрлась в рычащий капот, она почти упала на него, и замерла, покорно ожидая дальнейшего развития событий.

Развитие не заставило себя ждать. Дверца машины распахнулась и оттуда, как чёрт из табакерки, выскочил невысокий коренастый мужичок.

– Ты чего, дура, под колёса кидаешься?! Жить надоело?!

«Помогите!» – хотела сказать Натка, но обмороженные губы отказались двигаться, с них сорвалось лишь нечленораздельное мычание. Она затрясла головой.

– Чего ты?! – мужичок оказался рядом, рывком развернул её к себе, – Случилось что?

Она закивала, глядя на него круглыми умоляющими глазами и продолжая безрезультатные попытки объяснить своё плачевное положение.

– Пьяная? – мужичок шагнул ближе, потянул носом, и Натка испугалась, что учуяв исходящий от неё запах перебродившего алкоголя, он преисполнится презрением, оттолкнёт её к обочине и уедет.

– За… мер… за… – просипела она, инстинктивно уцепившись за куртку мужичка, как за спасательный круг, – Помогите…

Тот нахмурился. Несколько секунд о чём-то сосредоточенно думал, потом принял решение.

– Ну-ка, давай!

Бесцеремонно сгрёб в горсть Наткин воротник, поволок её за собой, затолкал на пассажирское сидение машины, которая оказалась старенькой праворульной «Тойотой». Уселся сам и включил печку на полную мощность, но Натка не почувствовала спасительного тепла – её продолжало колотить.

– Ох и разит от тебя! – укоризненно покачал головой мужичок, – Зачем пьёшь, молодая? И чего тут забыла ночью?