Во многих смыслах я скучал по ней больше всего.

Спускаясь по узкой тропке к реке, еще задолго до того, как добраться до воды, я услышал музыку. Она слушала Элвиса Костелло[13].

Мостки причала были футов в тридцать длиной – палец, щекочущий пузо реки посередине ее плавной излучины, загибающейся к югу. Грейс была на самом их конце – поджарая коричневая фигурка в самом крошечном белом купальнике, какой я когда-либо видел. Она сидела на краю мостков, придерживая ногой борт темно-синего каноэ и разговаривая с женщиной, сидящей в нем. Я нерешительно остановился под деревом, не зная, стоит ли встревать в разговор.

У женщины в каноэ были седые волосы, круглое личико и худощавые руки. В бледно-желтой рубашке она казалась очень загорелой. У меня на глазах она похлопала Грейс по руке и сказала что-то, чего я не расслышал. А потом коротко махнула, и Грейс толкнула ногой, отправляя каноэ на простор реки. Женщина окунула в воду весло, удерживая нос лодки против течения, и произнесла какие-то последние слова своей юной собеседнице, а потом подняла взгляд и заметила меня. Прекратила грести, и течение стало сносить ее вниз. Очень пристально пригляделась, разок кивнула, и тут у меня на миг возникло чувство, будто я вижу перед собой призрак – что-то до жути знакомое.

Она направила каноэ вверх по течению, а Грейс опять улеглась животом на твердые белые доски. Охватившее меня чувство было таким ярким, что я наблюдал за женщиной в каноэ, пока она не скрылась за поворотом реки. А потом спустился к мосткам, нарочито громко топая по настилу.

– Отвали, Джейми. Я не стану с тобой купаться. Я не стану с тобой встречаться. Я не стану с тобой спать, ни при каких обстоятельствах. Если хочешь поглазеть на меня, вали обратно к своему телескопу на третьем этаже!

– Это не Джейми, – произнес я.

Она перекатилась на бок, опустила темные очки пониже на нос и показала мне глаза. Они были голубыми и пронзительными.

– Привет, Грейс.

Она отказалась улыбнуться и надвинула очки обратно, прикрывая глаза. Перекатилась на живот, потянулась к радиоприемнику и выключила его. Ее подбородок утвердился на сцепленных в замок руках, а взгляд нацелился на катящуюся перед ней воду.

– Я должна вскочить и немедленно заключить тебя в объятия? – спросила Грейс.

– Пока что никто такого не делал.

– Не разжалобишь.

– Ты ни разу не ответила на мои письма.

– К черту все твои письма, Адам! Ты был всем, что у меня было, и ты свалил! На этом вся история и кончается.

– Прости, Грейс. Если это что-то для тебя значит, то я очень сильно горевал, когда оставил тебя одну.

– Уходи, Адам.

– Но я уже здесь.

Ее голос зазвучал более пронзительно:

– Кто еще заботился обо мне? Только не твоя мачеха! Не Мириам и не Джейми! По крайней мере, пока у меня не появились титьки! Только два постоянно занятых старика, которые ни черта не понимали в воспитании маленьких девочек! Всё в мире перепуталось, когда ты уехал, и ты оставил меня одну разбираться с этим. Со всем этим. С этим говенным миром. Засунь свои письма знаешь куда?

Ее слова буквально убивали меня.

– Меня обвиняли в убийстве. Мой собственный отец дал мне ногой под зад. Я не мог тут оставаться.

– Все равно.

– Грейс…

– Намажь мне спину лосьоном, Адам.

– Я не…

– Просто намажь.

Я присел на колено рядом с ней. Лосьон в бутылочке, давно жарящейся на солнце, был горячим и пах бананами. Грейс лежала прямо подо мной – вытянувшаяся всем своим упругим, коричневым телом, к которому я теперь не мог иметь никакого отношения. Я помедлил, и она загнула руку за спину, расстегивая верх купальника. Бретельки упали по бокам, и на миг перед тем, как она опять улеглась на живот, передо мной промелькнула одна из ее грудей. Когда она опять плотно прижалась к доскам, я недвижимо застыл на коленях, совершенно выбитый из колеи. Дело было в том, как она держалась, во внезапной женщине в ней и четком понимании того, что ту Грейс, которую некогда знал, я потерял навсегда.