– Вы его кормили? – хмурясь, спрашиваю папашу.
– Я варил ему овсяную кашу, он съел пару ложек.
– И все? Он же голодный! Его сквозняком сдует!
– Я три дня выплясывал перед ним с бубнами! – с надрывом. – Курицу варил, яйца, картошку. Доставку из ресторана заказывал. Каши кое–как в него впихивал. По чуть–чуть совсем ест.
И что? Я должна пожалеть Медведя? Бедный, несчастный, с родным ребенком не справился? Это Матвейке с папаней не повезло.
– Слушай, – Медведь вытаскивает из внутреннего кармана пиджака портмоне, достает из отсека несколько тысячных купюр, кладет их перед собой на стол, двигая ко мне, – сходи в кафе, покорми его. Сдачу себе оставь.
– Что мне делать вперед – няню заказывать или ребенка кормить?
– А–а–а, что ты пристала, стрекоза? – Медведь рычит с отчаянием. – Видишь, я уже не соображаю ничего. Делай что хочешь!
Удивительно как ребенок с таким папашей до этого возраста дорос. И где его мать? Почему не занимается сыном? Как можно оставить такого чудесного мальчика на монстра–недоотца? Еще и "стрекоза" опять, вот зачем?
– Меня вообще–то Настей зовут.
"Да пофиг" – красноречиво говорит выражение лица Медведя и меня это неимоверно бесит! Если бы не ребенок…
Одариваю хама презрительным взглядом.
– Пойдем со мной, Матвейка, будем вместе выкручиваться.
Показательно забираю одну купюру со стола. Накормить ребенка хватит, а больше нам и не надо.
В спину летит вздох облегчения.
– Ну и папка у тебя, – делюсь впечатлением с мальчиком. – Одно название.
– Я все слышу, – раздается сзади.
Да пофиг!
Усаживаю ребенка в приемной на диванчик для посетителей.
– Посиди тут пять минут, Матюш, ладно? Я позвоню в агентство, а потом мы с тобой пойдем вкусняшки кушать, ладно?
Кивает. Хорошо, хоть слышит маленький, а все равно жалко его. Глажу его по мягким пшеничным волосикам. У Михаила Ивановича волосы темные и сам он смуглый, а Матвей белобрысый. Наверное, в маму. Интересно, где же его мама? И почему Шведов сомневается в родстве с мальчиком? Настолько бесчувственный, что сердце не подсказывает? А как же зов крови?
– Найди мне эту курицу! – орет вдруг из кабинета директор. – За что я вам зарплату плачу?
По телефону говорит или мне кричит, под курицей имея в виду няню? Так я еще до телефона не успела дойти. Сижу перед мальчиком на корточках, пальчики его поглаживаю.
Мы с Матвеем замираем, прислушиваясь к разговору за дверью.
– Нет, не появлялась… Третий день уже идет.
Точно по телефону. И голос то тише, то громче – гризли меряет кабинет шагами туда–сюда.
– … Да не знаю я где ее искать… Не помню я ФИО! – рявкает. – Зовут Инной. Отчества не знаю. Фамилия то ли Орлова, то ли Воронина, короче, птичья какая–то... Ага, Кукушкина ей больше идет, но нет.
– Твою маму зовут Инна? – тихо спрашиваю у Матвея. – Она потерялась?
Кивает. На глаза слезки наворачиваются.
– Ох… Ну не плачь, Матюш. Найдет папа твою маму. Скучаешь по ней?
Машет головой утвердительно, потом отрицательно. Как так?
– Лет сколько? – продолжает басить шеф в своем кабинете. – Двадцать четыре должно быть, может двадцать пять. Я что, в паспорт к ней заглядывал? Нет, фотографии ее у меня нет… Документов никаких не оставила. Вообще ничего, пацана только немого. Да, немого. Не разговаривает, орет только. Ладно, это потом. Ищи пока мать его... Фоторобот? Завтра буду делать, няньку ребенку найти надо для начала. Я с ним по рукам и ногам связан, оставить не с кем. А тетка на острова умотала. Ага…
Голос стал тише и спокойнее. Медведь сбросил пар. Надолго ли?
– Не переживай, Матвейка. Найдется твоя мама. А мы с тобой давай поиграем в сказку?