Обстановка для ведения военных действий складывалась благоприятная. Попавший в плен в начале июня офицер литовской армии, француз, сообщил, что войск из Польши в Великом княжестве Литовском нет, с королем в Вильно находится только отряд «надворной пехоты». «А заплаты, де, желнырем никакой не дают, и за то, де, они, желныре, приходили к королю с шумом большим»[184]. Полученные от него сведения великие послы переслали Черкасскому[185]. Тогда же важные сведения он получил от гетмана Брюховецкого. Гетман сообщал 9 июня из Канева, что Канев, Умань, Браслав, Кальник, а также Овруч, Чернобыль, Мозырь подчинились его власти. С. Чарнецкий, – писал он, – пытается подавить восстание на территории Корсунского полка[186]. Из этого следовало, что в ближайшее время можно не опасаться прихода польских войск с Украины на помощь литовской армии. 18 июня в посольской канцелярии записали «речи» попа Варлама Дорофеева из Виленского Духова монастыря. Он сообщил, что в Великом княжестве Литовском войск мало «и те нужны и голодны» и «заплаты, де, никому не дают». В Литве узнали о движении войск Я. К. Черкасского, «и от тех, де, войск они страшатца»[187].

В целом эти сообщения отвечали действительности. На территории Великого княжества Литовского не было крупных военных соединений, кроме армии Паца, стоявшей в Шклове. Обеспокоенные комиссары срочно просили короля о помощи[188]. Следуя указаниям царя, великие послы побуждали Я. К. Черкасского скорее начать военные действия, рекомендуя предпринять нападение «к Чаусам и под Мстиславль, и под Кричев, и к Быхову, и под Могилев»[189]. К Черкасскому царь прислал в конце июня подьячего приказа Тайных дел Федора Казанца, чтобы побудить его к решительным действиям[190]. После приезда посланца 30 июня Я. К. Черкасский выступил в поход, но при этом, как сообщал Казанец, «говорил с опасеньем, чтоб, де, вступив в дальние места от Смоленска, от литовских людей упадок не учинился»[191]. Уже эти слова показывали, что опасения, высказанные царем в инструкциях главнокомандующему, были не беспочвенными. 5 июля он сообщил великим послам, что идти походом к Чаусам нет смысла, так как там все места запустели от войны «и воевать некого», а на те места, где он мог бы предпринять нападения, распространяется действие временного перемирия между делегациями[192].

Пока великие послы и царь побуждали Черкасского к активным действиям, А. Л. Ордин-Нащокин пытался убедить царя в правильности своих взглядов. Одновременно он жаловался на руководителей посольства. «А твои, великий государь, послы, – писал он в Приказ тайных дел, – союзным миром и помощию общею мир становить с комиссары, чему бы они склонны были и поступны к миру, и слышать от меня, холопа твоего, не хотят»[193]. Иногда из этих слов делают вывод, что главы посольства были противниками внешнеполитического курса, предложенного дипломатом[194]. Однако из его последующих слов, что послы, не желая обсуждать его предложения, говорят, что «в дело то не поставлено», ясно следует, что великие послы отказывались обсуждать его предложения, так как о них ничего не говорилось в посольских наказах. Как будто одобрив предложения политика, царь не сделал ничего для их осуществления. Афанасий Лаврентьевич, однако, не сдавался и использовал приезд в посольскую резиденцию царского посланца Ю. Никифорова, чтобы передать ему новые соображения об условиях русско-польского соглашения.

Русские власти и в середине XVII в., и ранее жестко придерживались принципа, что владеть землями на русской территории могут только русские подданные. Ради достижения мира А. Л. Ордин-Нащокин готов был от этого принципа отступить. Уже в записке, поданной в 1663 г. канцлеру К. Пацу, он полагал, что при заключении мира и союза между Россией и Речью Посполитой магнатам и шляхте могли бы быть возвращены их владения на землях, отошедших к Русскому государству