Этот славный период молчания был не так прост. У меня несколько раз успела случиться «новая стрижка». Добрые одноклассники помогали мне становиться другой, и я начала периодически домой возвращаться с жвачкой в волосах. Вечерами я ревела, но, когда мама или Бабу вытаскивали из моих волос остатки чужих пережёванных слюней, всегда была угрюма и партизански молчалива. Пару раз пришлось обрезать волосы, потому что жвачка налипла снизу и так сильно скатала волоски, что возможность обойтись без жертв отпала.

Родители грозились идти убивать одноклассников, нужно было лишь сдать их, но мне было страшно от того, что насмешек будет ещё больше. И я говорила, что никто меня не трогает и вообще сама со всем разберусь. А ещё было очень стыдно, что со мной так обращаются. Почему-то отчаянно не хотелось этим с кем-то делиться.

Вечер сменялся утром, снова приходила в школу и молилась, чтобы учитель перед уроком нигде не задержался, ведь именно тогда мне доставалось больше всего. Перемены я проводила в одиночестве. Они могли даже начать мне нравиться, если бы никто меня не трогал. Когда удавалось незаметно ретироваться и скрыться между школьными корпусами под лестницей, удавалось избежать ада. В остальное время кара настигала меня в виде внезапных ударов по голове учебниками или грубых издёвок. Потом с угрозой звенел звонок, и я сразу начинала молиться, чтобы темы в учительской оказались менее интересными, чем желание наорать на нас или чему-то научить. Внезапная тишина коридоров до сих пор пугает меня. Тишина, которая затем летит в твою голову чем-то звонким.

Иногда нас успевали запустить в класс, и учитель демонически растворялся в дверях, оставляя меня наедине с демонами реальными. Тогда было больнее всего. Иногда до меня долетала лёгкая артиллерия – жвачки или крохотные, смоченные слюной, бумажки, которые ровным строем неслись из ручек на мою голову и одежду. Они, кстати, оставили больше всего следов на моей самооценке, попадая сразу так глубоко, куда я ещё до сих пор не могу впустить ни одного человека.

Иногда летела и тяжёлая артиллерия в виде портфеля, но физическая боль не доставляла этим монстрам такой радости, как моральная. Одноклассники старались уничтожать меня изящно, сражаясь меж собой в остроумии кличек и унижений.

Конечно, доставалось не только мне. Была пара мальчишек, которые не пользовались популярностью у элиты классы, но чаще под раздачу попадала я, тогда они радовались отдыху и присоединялись к нападавшим как мерзкие гиены. Ведь так классно побывать по ту сторону баррикад.

Так и проходили школьные будни. На переменах девочки меня пародировали и высмеивали, а потом одаривали игнором. Тот шестой год в школе почти весь прошёл именно так.

***

Ещё отчетливо рисуется грусть тех времён, когда у меня первой в классе начала расти грудь. Не помню точно, когда это случилось, но помню, как было стыдно однажды утром. Тогда мама сказала:

– Ты посмотри на себя. Стала в этом году настоящим бегемотом. Я всё понять не могу, то ли ты ещё прибавила, то ли сиськи расти начали. – и больно щипнула меня за грудь. – Ну точно, началось. Теперь надо ещё и нижнее бельё покупать.

– Не хочу я никакое бельё! – я вспыхнула румянцем и сразу подумала о том, что выпирающие лямки лифчика точно не останутся незамеченными.

– Так ходить уже неприлично. Мало ли, что ты не хочешь?! Да и кто тебя заставлял всё это наедать? После школы идём за лифчиком. Это не обсуждается.

***

Конечно же, как и ожидалось, подоспели новые насмешки и издевательства. Теперь одноклассницы пытались расстёгивать мой новый лифчик разными способами. Мальчишки тут не рисковали, зато девочки умудрялись проявлять фантазию. Всем, кроме меня было смешно.