Господи, да он точно сошел с ума!

– Никита, не подашь мне салат? – прошу резко, только чтобы он прекратил болтать.

– Конечно, птичка.

Напряжение за столом ощущается почти физически. Отец выглядит так, словно проглотил кол. Михаил хмуро изучает содержимое тарелки. Сергей Любимов с женой переглядываются. Я ерзаю на стуле. Кажется, два единственных человека, которым все нипочем, – это Никита, спокойно уплетающий стейк из лосося, и мой дядя Петр.

– У меня есть тост, – говорит дядя, поднимая бокал. – За семью! Скоро она станет еще больше.

Если до этого мне казалось, что вечер превращается в кошмар, то сейчас у него все шансы перейти в категорию трагикомедий. Потому что, очевидно, на уме у подвыпившего Петра совсем другие данные по семейным слияниям. И гневно поджатые губы отца это подтверждают.

– За семью! – Никита как ни в чем не бывало поддерживает тост и, пригубив вино, накрывает ладонью мою руку. – Если ты не голодна, пойдем еще потанцуем, Рит?

Меня сложно назвать поклонницей танцев, но облегчение, которое я испытываю от перспективы убраться из-за стола, не идет ни в какое сравнение с моим нежеланием вновь оказаться в жарких объятиях Никиты.

– Как же вкусно, – прикрыв глаза от удовольствия, Рита вгрызается зубами в маленькую тарталетку с морепродуктами. – Попробуй!

Я послушно отправляю в рот закуску, не переставая разглядывать хозяйку дома. Наверное, впервые с искренним интересом. Сейчас, когда над ней не довлеет тень договорных отношений с моим братом, она расслабилась, из глаз исчезло затравленное выражение безысходности, а на лице появился намек на улыбку. И она еще с таким откровенным удовольствием наслаждается едой… Никогда не думал, что следить за тем, как кто-то ест, может быть настолько занимательно.

– Вкусно, – соглашаюсь я больше для проформы, понимая, что Рита замерла в ожидании моего ответа.

– Я ж говорила, что найду, чем утолить твой голод! – Она дерзко прищелкивает языком и с торжествующей улыбкой, будто только что сорвала джекпот, пододвигает ко мне тарелку с канапе и микроскопическими бутербродами. – Налетай.

И когда я демонстративно запихиваю в рот сразу несколько порций отменных закусок, она вдруг смеется – так мелодично и звонко, что я даже жевать перестаю, настолько не вяжется у меня этот смех с образом зашуганной Риты Воскресенской, который я успел нарисовать в воображении. Здесь и сейчас она – беззаботная маленькая девочка в теле уже вполне оформившейся привлекательной девушки. На мой вкус чересчур худая, но это с лихвой компенсируется пропорциональностью фигуры и такой тонкой талией, что на ее фоне даже скромные объемы груди и бедер кажутся очень аппетитными.

– Хорошо, что мы пришли сюда, – говорит Рита, запивая тарталетку стаканом сока. – Мне под взглядом отца кусок в горло не лез.

– Ничего удивительного, – хмыкаю я, беря с тарелки кусочек мясного рулета. – Твой отец у кого угодно отобьет аппетит.

После нескольких танцев и завершения официальной части, на которой Рита как дочь именинника должна была присутствовать, мы с ней сбежали с праздника и спрятались на кухне. Сидеть и дальше за столом в компании наших родственников было невыносимо, а здесь, в отличие от основного зала, где некомфортно было даже мне, привыкшему к повышенному вниманию, никому нет до нас дела. Официанты суетливо наполняют подносы, чтобы начать подавать гостям кофе и десерты, а горы несъеденных закусок так и остаются стоять на банкетных столах нетронутыми.

– На самом деле папа заботится о моей… – Воскресенская замолкает и несколько мгновений нервно покусывает губу, тщательно обдумывая слова. – Он за меня очень волнуется.